» 29.09.2010, 03:52

Есть у меня одна детективная повесть по одноименному киносценарию. По ряду причин она никогда не печаталась и печататься не будет.

Но, может быть она кому-то покажется небезынтересной. Посмотрите сами.

Сергей Ильвовский
По мотивам киносценария «Иерихонские трубы» (сериал Сыщики) В.Брагина и С.Ильвовского


Иерихонские трубы
Детективная повесть

Глава 1

Музыка в полутёмном кабинете гремела с такой оглушающей громкостью, что любые предосторожности по какому-то сохранению тишины были тут совершенно излишними. Но невысокая черноволосая девушка так осторожно притворила за собой дверь, словно входила в комнату, где находится спящий. Стараясь ступать бесшумно, она подошла к большому письменному столу почти в самом центре этого немаленького помещения, и уставилась на него печальным взглядом.
Единственный включенный источник света - настольная лампа, бросавшая на столешницу узкий сильный луч, высвечивала там весьма непривлекательную картину. По всему столу, вперемешку со скомканными листами бумаги, валялись красочные коробочки для компакт-дисков и сами они без упаковки, фотографии, подмокшая пачка сигарет. Большая пепельница уже не вмещала в себя окурков, многие из которых не были докурены даже до половины, и безжалостно смяты в гармошку или просто сломаны. Толстое стекло, покрывающее почти весь письменный стол, было заляпано какими-то мутными засохшими пятнами. Рядом с полупустой бутылкой виски стоял недопитый стакан. В пластиковой тарелке справа от него сиротливо засыхал едва надкушенный кусок пиццы. На экране компьютерного монитора, стоявшего сбоку, прихотливо извивались какие-то разноцветные трубы, отражаясь в зеркальной черноте большого аквариума, стоявшего на высокой подставке в простенке между окнами.
Безнадёжным взглядом девушка обвела глазами огромный кабинет. Углы и высокий потолок были почти неразличимы, и едва угадываемые лица на рекламных плакатах, которыми были увешаны стены, казалось, глядели на неё прямо из темноты. Светодиоды на передней панели музыкального центра тускло светились и подмигивали каким-то неземным зелёным цветом. В комнате было жарко и душно, но девушка, вздрогнув, как-то зябко поёжилась и снова вернулась взглядом к столу.
За ним, на самом краешке огромного чёрного кожаного кресла с высокой спинкой, сидел сгорбившийся человек, уткнув лбом курчавую рыжую голову в скрещённые на столе руки. Прямо перед этой взлохмаченной шевелюрой лежала большая фотография привлекательной девушки восточного типа в странном наряде, похожей на ведьмочку с каким-то неуловимым и непонятным взглядом раскосых азиатских глаз. Над её головой, вручную, был нарисован фломастером жирный чёрный крест, обведённый не совсем ровным кругом.
Стараясь не попадать взглядом на эту фотографию, вошедшая дождалась перерыва между мелодиями и тихо позвала:
- Женя – и, чуть погодя, добавила уже громче – Евгений!
Не было бы совершенно ничего удивительного, если после такого шума её бы никто не услышал, однако всклокоченная голова всё-таки оторвалась от стола. Изможденное, серое с каким-то зеленоватым оттенком, влажное от пота лицо, покрытое красными замятыми складками, напоминало страшную карнавальную маску. Это впечатление только дополняли рыжая двухдневная щетина и синие, отёчные, мешки под глазами. Мутный взгляд полузакрытых, с красными, воспаленными белками глаз постепенно стал немного осмысленнее.
- Ну, я же просил вас – заговорил Евгений хриплым невнятным голосом – не лезть ко мне. Неужели непонятно?!
- Женя, ну что ты с собой делаешь? - Девушка умоляюще сжала руки перед собой. - Даже и не съел ничего. Тебе же лететь завтра! Хочешь, я тебе постелю на диване? Поспи нормально хоть немножечко - ночь ведь уже.
Неудобно перегнувшись через подлокотник кресла, Евгений вытащил откуда-то из-под стола начатую бутылку «Пепси» и жадно глотнул несколько раз из горлышка. Его голос стал немного разборчивее.
- Бэлка! Ты хороший человек, но сейчас ты можешь крупно нарваться. Чтобы духу твоего здесь не было через пять минут, понятно?! Домой вали! На тачку денег дать?
- Никуда я не уеду – почти закричала Изабелла – пока не улетишь, не отойду! Ты нас что, за людей не считаешь? Мы же волнуемся за тебя! Ну, нельзя так, Женечка. Давай я хоть окно открою, а то ты так накурил - не продохнуть. На улице уже не жарко.
- Чёрт с тобой - открывай и выметайся отсюда! Дай ты мне одному побыть, не могу я сейчас никого видеть, пойми.
- Ладно, ладно, уйду сейчас – скороговоркой пробормотала Белла - дергая непослушную раму – и не слушай ты больше её песни. Ну, не мучай ты себя!
- Уйди! – процедил сквозь стиснутые зубы Евгений. Если ты ещё раз…
Сообразив, что сейчас начнётся что-то страшное, Изабелла метнулась к двери.
- И чтобы никто!.. Понятно вам?! Никто!!! - Грозно неслось ей вдогонку.

Плотно затворив за собой дверь кабинета, Изабелла устало присела за стол секретарши, безвольно уронив плечи и бесцельно уставившись взглядом куда-то перед собой. В открытую дверь приемной заглянул румяный широкоплечий парень, одетый в тёмно-синюю форму охранника.
- Ну, чего там, Белла? - шёпотом спросил он, кивнув головой на дверь. - Всё бухает?
- Ой, Витенька, это ужас, какой то! Я его таким ещё никогда не видела. Может, останешься до утра, а? Я понимаю, Вить, у тебя смена давно закончилась, но я скажу Дмитрию Александровичу - он тебе оплатит, как ночные. А если что, то я сама тебе заплачу.
- Да ты чего, Бэл, с дуба, что ли упала? За кого ты меня держишь-то? Конечно, останусь, и безо всяких бабок. Я Женю уважаю. И тебе здесь одной сейчас… - Витя отрицательно покрутил головой
- Витя! - Умоляюще взглянула на охранника девушка. - И ты тоже заметил?!
- Тут только дурак совсем не заметит такие дела.
- Страшно, Витька - всхлипнула Белла, и, уткнувшись в рукав форменной куртки охранника, тихо заплакала.
- Ну, ты чего, в натуре, Бэлка – забормотал Виктор, неуклюже гладя её по распущенным волосам – ну, кончай реветь, всё путём будет. Давай, кофейку, что ли сообразим, а то спать охота.

Евгений, стоя посередине кабинета, дрожащей рукой взял со стола и поднял к глазам фотографию странной девушки, немного похожей на ведьмочку и, посмотрев на неё безумным взглядом, устало выронил снимок из руки. Карточка, плавно покачиваясь в воздухе, упала на пол, но всё тот же ведьмин взгляд продолжал преследовать его и с большого рекламного плаката, прикрепленного прямо над огромным аудиоцентром. Попятившись, словно спасаясь от этого пронизывающего пристального взгляда, Евгений уперся ладонями в стол и рухнул в кресло, крепко сдавливая голову руками, не в силах преодолеть мучительную, пульсирующую в висках головную боль.




Галлюцинации Евгения

Просидев неподвижно несколько минут, он вдруг опять резко вздёрнул голову. Дотянувшись до почти уже пустой бутылки виски, выплеснул остатки в стакан и начал искать что-то на столе. Обнаружив, наконец, вскрытую упаковку лекарства, выдавил последнюю таблетку из фольги и, сунув её в рот, в два глотка, высосал виски из стакана. Судорожным движением он смял пустую коробочку и, запустив маленький комочек в открытое окно, не глядя, сунул руку, нащупывая пульт аудиоцентра. Странный, немного пронзительный голос, наконец, замолк, но в голове у Евгения почему-то так и продолжало звучать страшное трубное завывание. Затихая, и вновь расширяясь, тяжёлый густой звук как будто ритмично сдавливал его голову прочным железным обручем. Сердце натужно колотилось в груди в странном рваном ритме, словно пыталось воспроизвести умолкнувшую мелодию. Не в силах больше вынести эту пытку, Евгений сполз с кресла и рухнул на колени, совершенно раздавленный могучим трубным гласом, звучавшим в голове.



Евгений пытается спастись лекарствами и виски.

- Господи!.. Трубы опять... опять они... Иерихонские трубы…
Стены и потолок, кружась и качаясь, поплыли перед глазами Евгения. Сквозь пелену, застилавшую глаза, он уловил остатками сознания раскосый ведьмин взгляд, лукаво улыбающиеся ему из полутьмы и, сдавленно простонав и прижав руку к груди, повалился на пол, выронив пустой стакан.

Оторвав взгляд от кроссворда, над которым он клевал носом последние полчаса, Витя удивлённо взглянул на Изабеллу, поднявшуюся с дивана и нерешительно протянувшую руку к дверной ручке.
- Ты, чего?
- Кажется, он заснул, Вить. Я зайду, посмотрю.
- Точно. Музыки часа два уже не слышно. Ну и оставь его, пусть придавит немножко. Утречком я за пивком ему сгоняю - баночку хлебнёт, умоется, и всё путём будет.
- Нет, Витя. Окно там надо закрыть; может одеяло ему достать. Я на секунду, ты только не уходи никуда. Потом, знаешь - мне что-то показалось…
- Ну-у, смотри сама. Я бы его не трогал... – с сомнением протянул Виктор, глядя на оставленную открытой дверь.
Тишина продлилась несколько секунд, потом из кабинета послышался не то вскрик, не то всхлип, и тут же Белла в полный голос закричала:
- Витя! Витя, скорее!
Ворвавшийся в кабинет Виктор увидел что Белла, стоя на коленях, пытается оторвать от пола, негромко стонущего Балясина.
- Ты… Чего это с ним?
Не знаю. Я об него споткнулась в темноте. Вот, видишь… Стонет и говорит что-то непонятное. Кажется бред у него.
Наклонившийся Виктор, с трудом разобрал сквозь тяжёлое дыхание и стоны, что Евгений с маниакальным упорством повторяет:
- Трубы… Трубы опять… Трубы…
- Может он это… Типа, того… До «белки» допился? Водярой-то здорово прет!
- Нет, нет! У него мало оставалось — я видела. Болит у него что-то, Витька! Давай, «Скорую» вызовем!
- Да, разорется опять. - Виктор нагнулся и подсунул руки под спину Евгения. - Помоги мне, я сейчас на диван его… Нет… Ты ноги… Ноги приподними… Ну, вот так, все путём.




Витя и Белла пытаются поднять с пола Евгения Балясина.

С трудом уложив Евгения на диван и оторвавшись от него, Белла быстро вытащила из шкафа одеяло и подушку.
- Витя, приподними ему голову, я подушку подсуну! Вот. Сейчас, одеялом прикрою.
- Ребята, что вы тут толпитесь? – Неожиданно хрипло спросил Балясин и закашлялся.
- Женечка, очнулся? – всхлипнула Белла – Ты как? Что у тебя болит?
- Башка раскалывается… и дышать трудно. А в грудь - будто ножом саданули. Что тут со мной хоть было то?
- Я не знаю, Женя - ты почему-то на полу лежал и стонал. Ну, ну скажи, что тебе дать? Какое лекарство?
- Грипп у него, наверное. – Пробасил сбоку Виктор – Может аспиринчику, Жень? Или «догнаться» хочешь? Если кончилась я в ночной могу за бутылкой сгонять.
- Ты думай, что говоришь! – набросилась на Виктора Белла – какую ему сейчас водку? Боже мой… за что всё это?!.. Женя, где у тебя лекарства?!
- Не надо ничего, я принял уже. Сейчас пройдет. Димка давно ушел?
- Он вообще не уходил, из-за тебя. Спит у себя там. Хоть градусник-то у тебя где?
- Да, на кой он… - спустив ноги на пол и, с трудом садясь на диване, тяжело заглатывая ртом воздух, сказал Балясин – платок лучше мне дай, насморк какой-то привязался. И Димку разбудите.
- Сам уже проснулся – раздалось из приемной и в дверях появился заспанный, помятый Капсулев в летних серых брюках и пёстрой рубашке, наброшенной на голое тело – вы так тут орали — мёртвый проснётся… Хоть бы свет зажгли – добавил он, протянув руку и щёлкнул клавишей выключателя у двери.
Яркий верхний свет немедленно уничтожил всю загадочность и нереальность обстановки. Стало видно, что это самый обычный, правда очень большой и хороший кабинет преуспевающего бизнесмена. Судя по сотням компакт дисков и компакт кассет, размещённых в специальных стойках и просто стоящих и лежащих на многочисленных полках; по обилию ярких цветных журналов, проспектов и буклетов на столах хозяин кабинета, наверное, имел какое-то отношение к эстраде, или шоу-бизнесу. Тем более, что стены кабинета были увешаны рекламными плакатами известных певцов и популярных музыкальных и вокальных групп.
Немного непонятным было только одно: почему между яркими рекламными плакатами в некоторых местах к стене были прикреплены репродукции каких-то тёмных старинных картин, хотя… может быть, деловые интересы хозяина кабинета не ограничивались исключительно лёгкой музыкой?
Присев на стул около дивана Капсулев укоризненно посмотрел на Евгения, который, радостно улыбаясь, потянулся к нему как к родному…
- Ну что, Жека, опять не удержался, а? Ты же мне обещал.
- Нет, отец, я не нюхал, зуб даю. Мне просто так плохо чего-то.
- Так у тебя же были вроде, какие-то таблетки.
- Последнюю сожрал, а башка всё равно раскалывается. И дышать нечем совсем.
- Давай тогда Фартукову позвоню. Приедет – выведет.
- Не стоит, зачем человека среди ночи дёргать? Я же не помираю.
- Что значит – дёргать? - Даже удивился Дмитрий - Он за это деньги получает, и не маленькие, между прочим. Тебе сейчас главное – уехать, а ехать - завтра! Хотя… даже уже сегодня. Тебе нужно в норме быть! Как ты в Шереметьево поедешь?
- Да куда ему ехать – такому? – Вмешалась Белла, протягивая Балясину носовой платок. – У него же и вещей с собой никаких нет!
- Всё равно ехать! Как можно дальше отсюда. И всё будет о,кей. В тёплые края, отдохнет, а вещи... – вещи и там купить можно.
Капсулев, ободряюще, хлопнул Евгения по плечу и, задержав руку, удивленно спросил:
- Ты что это, вроде дрожишь?
- Да, холодно мне как-то – невнятно ответил Балясин, сморкаясь в платок – колотун прицепился. Да, ехать надо, ехать подальше…
- И сними ты ее, наконец, а? Ну не трави себя так, Женя, хватит – Капсулев оглянулся на висящий рекламный плакат.
Витя, вопросительно взглянул на Евгения. Тот, поколебавшись, кивнул и Витя с явной радостью бросился отлеплять от стены рекламный плакат с портретом загадочной девушки с раскосыми глазами.
- Ну, вот и правильно! Забудь ты напрочь про эти «Иерихонские трубы». Про всё вообще забудь! Что с тобой опять? - Капсулев с тревогой посмотрел на Евгения
Бледное лицо Балясина снова приобрело серовато-зелёный оттенок. Он прижал руку к левому плечу и, сгибаясь от боли, застонал.
- Дьявол… рука отнимается чего-то. Больно…
Капсулев, до сих пор сохранявший относительное спокойствие, посмотрел на него с опасением.
- Рука?.. Тогда, Жень, знаешь - лучше, правда, врача. И поскорей! Ребята, вы с ним посидите, а я пойду, позвоню, и заодно предупрежу на вахте, чтобы Фартукова сразу пропустили.




Дмитрий Капсулев уговаривает Евгения вызвать "Скорую помощь"

- Женя, скажите, вы сегодня принимали какие-нибудь лекарства? – спросил Фартуков, снимая с руки Евгения чёрную манжетку тонометра и поправляя задранный выше локтя рукав рубашки.
- Только, что вы мне дали, Геннадий Алексеевич. И ещё от головной боли.
- Ну, что вы выпивали – это ясно – сказал Фартуков, бросив неодобрительный взгляд на стол – а больше ничего не принимали? – Врач выделил голосом слово «больше»…
- Нет – морщась от боли, ответил Балясин, с трудом спустив ноги и садясь на диване, - больше ничего.
- Так. Температуры у вас нет. Вы меня хорошо видите?
- Плывет вообще-то перед глазами, если честно.
- Вот что, Женя, вам срочно надо в больницу! Давайте вызывать «Скорую».
- Да вы что, с ума тут все посходили? Какая, к чёрту, «Скорая»?!
Фартуков, беспомощно, оглянулся на Капсулева.
- Дмитрий Александрович. Ну, хоть вы ему объясните – это же очень опасно!
- А что с ним такое? – обеспокоено, спросил Капсулев.
- Без кардиограммы конечно не слишком точно сейчас можно сказать, но это похоже на инфаркт. Я постарался давление сбить, но у меня и толкового то ничего с собой нет. Капельницу надо… И противошоковую терапию. Эх, вам бы мне по телефону сразу про руку... «Скорую» срочно нужно было вызывать, не дожидаясь меня – я бы сказал.
- Никаких «Скорых», - слабым, но твёрдым голосом вмешался Балясин – ещё засунут в какую-нибудь дизентерийную больницу на три недели – кашу на воде есть! Если нужно в больницу, меня Дима в приличную отвезет. Отвезёшь, Дим?
- О чем речь, отец? Только заскочу к себе – пиджак возьму – права у меня там. А ты с Геннадием Алексеевичем спускайся пока к машине потихонечку. Витя, ты помоги, донеси его просто в случае чего.
- Дмитрий Александрович, - обратился к Капсулеву врач, понизив голос, пожалуйста, побыстрее. Не нравится мне его сердце.

Когда машина уже выезжала из ворот на улицу, Балясин, сидевший с Фартуковым на заднем сидении, вдруг попросил:
- Дим. Воткни там какую-нибудь музыку, а то муторно.
- А что поставить? - спросил Капсулев, готовясь к развороту.
- Знаешь, не хочу я сейчас никакой эстрады. Ты лучше приёмник включи. Станцию «Классика».
Капсулев протянул руку и нажал на кнопки.
- …собора. Запись сделана в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году – громко ворвался хорошо поставленный голос диктора, и через секунду из динамиков мощно полились звуки Токкаты и Фуги ре-минор Баха.
Неожиданно полуприкрытые глаза Балясина прояснились. Бледные, синеватые губы зашевелились, вышёптывая слова:
- Голос… Голос Бога…
- Что? – удивился Фартуков, обеспокоено вглядываясь в лицо Балясина. – Вы о чём, Женя?
- Господи.… Как же всё просто… - не обращая внимания на врача, отчетливо выговорил Балясин – Голос Бога…Лука же говорил…
- Кто говорил? – изумленно переспросил Фартуков.
Всё так же, не отвечая на вопрос, Балясин внезапно засмеялся:
- Идиот… Вот тебе и трубы… и голос Бога…
Вдруг его смех прервался странным сдавленным звуком. Евгений, как-то непонятно взглянув на Фартукова, согнулся и, клонясь набок, начал сползать на пол-машины. Обеспокоенный врач успел его придержать и, схватив за руку, попробовал уловить пульс, и тут же приподняв пальцами, закрывшиеся веки внимательно вгляделся Балясину в глаза, пытаясь уловить в них что-то в неверном мелькании света уличных фонарей за окном.
- Дима! Быстрее!!! Гони на красный! – перекрывая громкие звуки органа, закричал Фартуков, позабыв о вежливости и бесполезно пытаясь сделать Евгению закрытый массаж сердца, на совершенно неприспособленном для этого заднем сидении.



В отличие от повести в фильме Балясина успевают довезти до больницы, но он умирает на каталке в коридоре.

» 29.09.2010, 04:07

Глава 2

Лидия Викторовна, соседка Колапушина по коммунальной квартире, появилась на кухне в тот момент, когда он уже почти доел дежурную яичницу с колбасой и нетерпеливо поглядывал на никак не желающий закипать чайник.
- Доброе утро Арсений Петрович. Приятного аппетита.
- Спасибо, Лидия Викторовна – улыбнулся ей Колапушин, насыпая в кружку растворимый кофе.
Старенькая Лидия Викторовна просто обожала эти редкие минуты, когда она могла побеседовать со своим соседом. Майор милиции Арсений Петрович Колапушин уходил на службу рано, возвращался (если вообще в этот день возвращался домой) поздно и ей приходилось весь день оставаться в квартире одной. Судачить на лавочке с другими пенсионерками она терпеть не могла, поэтому почти всё время сидела дома и читала, или смотрела свой старенький «Рекорд», который назывался цветным телевизором только потому, что на его экране преобладал интенсивный фиолетовый цвет. Она обязательно смотрела новости по всем каналам; некоторые политические шоу; терпеть не могла всякие мексиканские и прочие подобные сериалы, говоря, что в жизни сплетнями не интересовалась, очень любила передачи о животных и, несмотря на свой несомненный ум, передачи про снежного человека, НЛО, колдунов, экстрасенсов и всяческих магов и астрологов.
Всем увиденным на экране Лидия Викторовна стремилась поделиться с очень уважаемым ею соседом. В комнату к нему по присущей ей деликатности она сама никогда не лезла, но если ей удавалось заловить Колапушина на кухне – это было для неё настоящим счастьем. Иногда её разговоры были надоедливы, но чаще забавны и даже интересны – некоторые суждения Лидии Викторовны могли раскрыть иные явления с совершенно неожиданной стороны. Вот и сегодня она приготовилась обсудить очередную, из высмотренных по телевизору, новостей:
- Арсений Петрович - вы сегодня телевизор ещё не включали? Представляете, какой ужас - умер Балясин!
- Какой Балясин? – невнимательно спросил Колапушин, наливая кипяток в чашку.
- Ну как же, Арсений Петрович?! Знаменитый музыкант и продюсер. Помните: месяц назад погибла певица – Шаманка Варя? Вот он как раз был её продюсером, а теперь и сам умер. Это просто, какой-то рок!
- А-а... Это та, что на проспекте, около кинотеатра... – вспомнил Колапушин страшную автокатастрофу, в которой погибло четыре человека.
- Да, да. Я так плакала тогда, так плакала...
- Там что, был кто-то из ваших знакомых? Или родственник погиб?
- Слава Богу, нет. Я из-за Вари плакала, Арсений Петрович. Я ведь специально в концерт ходила ее слушать – произнесла соседка с великолепным прононсом – потрясающий у неё был талант!
Колапушин чуть не подавился бутербродом, представив себе старенькую, интеллигентную Лидию Викторовну, всю жизнь проработавшую в научной библиотеке одного из самых крупных институтов Академии Наук, на концерте поп музыки.
- Между прочим - вы зря иронизируете, Арсений Петрович, - проницательно заметила Лидия Викторовна, глядя на Колапушина выцветшими, старческими глазами – её ходили слушать многие очень интересные люди. Вы просто не представляете себе, какая у неё была энергетика!
- Энергетика - это вообще-то у Чубайса, - буркнул Колапушин, наконец, проглотивший, с помощью глотка кофе, непослушный кусок – электростанции всякие…
- Ну, нельзя же быть таким неисправимым материалистом! Мне один очень известный экстрасенс сказал, что он в жизни никогда не видел такого биополя. Представляете, её аура заполняла весь зал! Это было что-то уникальное!
- Вот бы мне его зрение – сказал Колапушин, собирая грязную посуду со стола – для моей работы просто лучше и не придумаешь.
- Ну вот, опять вы… - Лидия Викторовна укоризненно покачала головой - А ведь я сама это там, в зале, испытала. Потом, слушала её по радио - нет, это совсем не то, совсем! Это можно было понять только там. Говорят, что на компакт-дисках что-то сохранилось, но ведь такие огромные деньги, этот проигрыватель купить. Жаль, больше я уже никогда такого не услышу.
- Ну, почему же никогда, Лидия Викторовна? Певцов много хороших.
- Нет, нет - это наследственное. У неё дед, или прадед, был знаменитым шаманом, где-то в Сибири. Наверное, секреты в семье сохранились, ну и гены, конечно. Ох, да что же это я вас заговариваю? Вам же на службу, а я старая болтушка… Идите, идите, Арсений Петрович, посуду я сама помою…
- Ну, что вы…
- Даже и слушать не хочу, - непререкаемым тоном прервала Колапушина соседка, - всё равно мне делать нечего. Идите!

В комнате Колапушин машинально включил телевизор и задумчиво остановился перед костюмом, висевшим на спинке стула. Очень хотелось сегодня надеть новый, летний элегантный костюм, но смущала легко предсказуемая реакция сослуживцев. Представив себе все шуточки, которые посыпятся на его голову, Колапушин внутренне поёжился.
- А, была, не была, – бесшабашно подумал он, – почему бы в конце концов благородному старшему оперуполномоченному не придти на службу в новом костюме – и направился к шкафу, чтобы выбрать рубашку, но его отвлёк телевизор. Колапушин прибавил громкость.




Колапушин заинтересован телерепортажем.



"Странные слухи ходят вокруг смерти Балясина. Не все верят в то, что она произошла от естественных причин"

- «…Всего месяц назад – продолжал диктор – мы сообщали вам о трагической гибели в автокатастрофе восходящей звезды эстрады, известной поклонникам и фанатам под именем Шаманки Вари. А сегодня ночью, также скоропостижно и внезапно скончался продюсер певицы, один из самых выдающихся деятелей отечественного шоу-бизнеса, владелец и генеральный директор звукозаписывающей студии «Бал-саунд рекордс» – Евгений Балясин. Передаем запись последнего интервью с Женей».
На экране появилась студия звукозаписи. Похоже, съёмка делалась прямо во время репетиции. Узкоглазая с короткой стрижкой и прямо срезанной короткой чёлкой гладких чёрных волос, певица неожиданно сбилась, перепутав слова, и захохотала. Балясин, пытаясь казаться строгим, начал было что-то ей выговаривать, но не выдержал долго строгого тона и тоже засмеялся. Заулыбались, переглядываясь, музыканты. И без объяснений было понятно - люди заняты делом, которое очень им нравится.
Колапушин с интересом смотрел на экран. В новом кадре появился улыбающийся Балясин. В одной руке он держал микрофон, а другой пытался отстранить вконец развеселившуюся Шаманку, которая за его плечом, балуясь, всё пыталась поставить ему «рожки».
- «…Работа над новым альбомом Шаманки действительно идёт в секретной обстановке. Это абсолютно новая программа, и она должна стать для публики полной неожиданностью! Пока скажу только, что называться он будет, скорее всего «Иерихонские трубы»…




В последнем интервью Шаманка не разрешает Евгению Балясину рассказывать о готовящемся альбоме

- «Наш корреспондент – продолжил диктор – сегодня попытался взять интервью у заместителя Балясина Дмитрия Капсулева. Посмотрите фрагмент этой записи».
- Ну, что я могу вам сейчас сказать? – Говорил уставший, изможденный человек на экране. – Поймите, Женя умер всего несколько часов назад… Прямо в моей машине. Мы везли его в больницу, но не успели доехать. Сердце...
- Однако, – возразил ему невидимый корреспондент, – уже ходят различные слухи по поводу этой неожиданной смерти. Поговаривают даже…
- Очень жаль, что средства массовой информации, питаются различными сплетнями, – резко прервал собеседник - вместо того, чтобы давать объективную и правдивую картину происходящего! Простите, у меня сейчас слишком много дел, я не могу больше разговаривать с вами…
Теперь уже в кадре был корреспондент:
- «Официальная версия смерти Балясина – инфаркт миокарда. Однако известно, что Женя никогда не жаловался на сердце, наоборот — всегда отличался прекрасным здоровьем и жизнелюбием. Кое-кто из его друзей считают, что уж очень много тайн окутывают смерть одного из самых удачливых деятелей отечественного шоу-бизнеса…»



После того, что Колапушину рассказала его соседка, он очень заинтересован рассказом корреспондента.

Колапушин глянул на часы, выключил телевизор и начал срочно одеваться. Он слишком заслушался, а времени-то у него оставалось в обрез.

» 29.09.2010, 04:15

» 29.09.2010, 11:19

Глава 4

Подавленный, издерганный, и ещё больше осунувшийся, по сравнению с утренней телепередачей Капсулев, сидел на стуле напротив Лютикова. Кроме самого хозяина в кабинете были Колапушин, и Немигайло, примостившийся на низком подоконнике.
- …Почему, интересно, альбом этот так называется? – спросил Колапушин, вертя в руках какой-то журнал в красочной глянцевой обложке.
- Простите, что называется? – перевёл на него непонимающий взгляд Капсулев.
- Альбом этой вашей певицы, которая погибла, назывался «Иерихонские трубы». Почему такое название странное, библейское какое-то?
- Что за трубы такие? – с беспокойством уточнил Лютиков.
Капсулев безразлично пожал плечами, не понимая, к чему этот вопрос.
- Да... просто так. Обычный рекламный трюк. Варя Шаманка… это в её духе было - такой туман напускать. Она же всё ведьму из себя строила. Якобы она на сцене с духами общается, и всё такое. Хотя… о покойных, наверное, плохо не стоит.




Разговор в кабинете полковника Лютикова был немного сумбурным.

- А как вы думаете, - продолжил Колапушин – её гибель имеет отношение к смерти Балясина?
- Прямого, естественно, иметь никак не может, но он очень сильно переживал, – ответил Капсулев, утвердительно кивнув головой, – пил много последнее время, психовал и вообще всё не так у него пошло. Буквально за две-три недели сгорел.
- А у них что - вроде бы как отношения были? – снова вступил в разговор Лютиков.
- С Шаманкой-то? Ну… да. Были отношения…
- И как они складывались – отношения?




Полковник всё время съезжал на тему личных отношений Балясина с Шаманкой, которая погибла месяц назад и уж точно к смерти Евгения причастной быть не могла.

Колапушин, не понимая сути неожиданного поворота, с недоумением взглянул на Лютикова и перевёл взгляд на Немигайло, словно тот мог объяснить ему причину столь странного любопытства.
Оказалось – мог! Незаметно толкнув Колапушина локтем, Немигайло выразительно скосил глаза на стол где, почти прикрытая деловыми бумагами, лежала небольшая книга в мягкой обложке с надписью «любовный роман». Рассмотрев, на что именно указывает Егор, Колапушин, в немом изумлении, возвёл очи горе. Слов у него не было, впрочем, даже если бы они и были, вслух высказывать их, пожалуй, не стоило.



Егор Немигайло рассеял недоумения Колапушина - на столе у полковника лежала любимая теперь им литература... любовный роман.



Полковник, заметивший-таки их с Егором переглядывания, недовольно поморщился и заложил книжку стопкой бумаг.
Похоже, Капсулев тоже не мог понять, чего же от него хотят услышать и, недоуменно повторил:
- Отношения?.. Ну, как…
- Так она что - любила его?
- Это, конечно, интересный вопрос – подумал Колапушин, - только Шаманка эта погибла месяц назад и к случившемуся сегодня ночью прямого отношения иметь уж точно никак не может. Не слишком ли Савелий мыслию растекается?
Нарочито громко пошелестев бумагами, Колапушин кашлянул:
- Простите, Савелий Игнатьевич, можно я кое-что уточню?
Лютиков, потерявши мысль, недовольно разрешил:
- Ну, давай.
Вот, господин Капсулев – вытащив одну из бумаг и держа ее перед глазами, сказал Колапушин – заключение патанатомов. Тут же прямо написано: «Острый обширный инфаркт передней стенки сердца и межжелудочковой перегородки». Ну, тут ещё кое-что, но это уже так, мелочи. Несколько мелких кровоизлияний в различные внутренние органы, но такие незначительные, что эксперты категорически утверждают - они не могли привести, даже, к мало-мальски серьёзному недомоганию. Видимо сосуды были не очень хорошими, что, собственно, инфаркт и подтверждает. Следов каких-то свежих травм не обнаружено. В крови довольно приличный процент алкоголя, но отнюдь не смертельный. В желудке остатки самого обычного средства против головной боли. Никаких ядов, никаких опасных химических веществ, никаких инфекционных заболеваний. Начинающийся панкреатит – ну, так сколько ни пить... Как видите исследование тела проведено очень тщательно и квалифицированно. Честно говоря, не понимаю, зачем вы к нам пришли. Кто-то не доверяет этому заключению? Так сейчас разные параллельные структуры есть – пусть к ним обращаются, если времени и денег не жалко.



Полковник Лютиков тоже недоумевает - что привело к ним Капсулева? В медицинском заключении причина смерти Балясина описана совершенно точно - тяжёлый инфаркт миокарда.

- Да поймите, Арсений Петрович – Капсулев ухватил со стола пачку газет и потряс ими в воздухе – скандал ведь! Во всех газетах уже… «Последние полгода «Бал-саунд-рекордз» безусловный лидер на рынке аудиопродукции» «Кому нужна смерть Дмитрия Балясина?» «Странная череда смертей в фирме звукозаписи» И другие, ещё похлеще. И это только газеты. Послушали бы вы, что о нас некоторые радиостанции несут!
- Вы, что, правда, лидеры рынка – спросил Колапушин, тоже взявший несколько газет со стола.
- Не были бы лидеры, никто бы нас не поливал так. Враньё ведь полное! Во-первых, на сердце он жаловался. Вы его врача спросите. Во-вторых, никто из его друзей такого сказать не мог.
- Но ведь сказал кто-то – тоже зашелестел газетами Лютиков – Мне эти ваши мастера культуры уже весь телефон оборвали. Не говорю уж о начальстве: «Почему скрываете причину смерти?!»
-Это провокация против нашей фирмы!
- У меня племянник сутками ваши компакты крутит – влез в разговор Немигайло – просто сдвинулся на этой «бум-бум-бум».
- Что ещё за «бум-бум»? – недоуменно сдвинул брови Лютиков.



Егор по-своему объясняет полковнику - что же это такое - стиль "техно"

- «Техно» – модный танцевальный стиль. – Объяснил Капсулев. – Мы много тиражей с разными исполнителями выпустили. Привет племяннику.
- И всё-таки, – поинтересовался Колапушин, – кому выгодно распускать слухи об убийстве?
- Я, кажется, догадываюсь, но промолчу лучше.
- Ну и зря господин Капсулев – значительно произнёс Лютиков – Руководство наше высказало пожелание – аккуратно тут разобраться.
- У меня, знаете, такое же пожелание. Только доказательств нет никаких — хотя я уверен, кто всеми этими интригами занимается.
- Вот и прекрасно. – Колапушин аккуратно свернул газеты и положил их на угол стола, – а вы сами, значит, никого не подозреваете?
- А почему я к вам пришёл? Меня подозревать будут в первую очередь. Меня!
- Почему именно вас? – насторожился Лютиков.
- Я же партнёр Балясина, мои – двадцать пять процентов. Теперь, после его смерти - ещё двадцать пять. Представляете, если обо мне слухи пойдут, что я убил лучшего друга из-за этих процентов?! Кто со мной дело иметь будет после такого?
- Представляем. Бизнес… – так многозначительно высказался Лютиков, что Колапушин чуть не прыснул - а откуда вам про эти двадцать пять процентов известно?
- Женя, после Вариной смерти, составил завещание и мне про него сказал. Понимаете, как теперь эти проценты мне боком выйти могут? Составил такое завещание — и тут же умирает! Вы уж разберитесь, пожалуйста, получше.
- Значит, думал о смерти все-таки… – Лютиков грузно поднялся из-за стола, давая понять, что разговор пора бы и закончить. – Разберёмся, не беспокойтесь, лучших работников на это дело выделяю. Только что задержали опасного преступника Мотылькова, - и, положив руку на плечо Колапушина, с удивлением спросил – а чегой-то ты, Арсений, мокрый какой-то?
- Испачкался, замывать пришлось – досадливо ответил Колапушин.
- Вот я и говорю – нечего, понимаешь, в таком виде на службу ходить. Не кинорежиссёр.
Также, вставший со своего места Капсулев, с надеждой посмотрел в лица сыщиков и протянул руку.
- Одну секунду, Дмитрий Александрович – решил внести последнее уточнение Колапушин, – а вы не знаете, кому Балясин остальные пятьдесят процентов завещал?
Капсулев недоуменно взглянул на него.
- Вдове, естественно, Анфисе.
- Вдова? А она-то его любила?– Лютиков, казалось, уже потерявший интерес к разговору, снова насторожился, но Колапушин твёрдо решил заниматься только делом, а не любовными романами.
- И что эта вдова, говорит по поводу слухов об убийстве?
- Мы с Анфисой почти не общаемся. - Капсулев недовольно поморщился. - У нас неважные отношения.
- Вы что, поругались?
- Ну… не любит она меня. Может, считает, что это я в чём-то виноват? Доказать я ей ничего не могу, тем более сейчас. Поймёт со временем, а нет – ну, тогда посмотрим что делать.

» 29.09.2010, 11:37

Глава 5

Анфиса, женщина порывистая нервная, но, несмотря на страдания, не утерявшая элегантности, делала всё резко и быстро. Поставив на плиту кофейник и сунув на стол кофейные чашки, сахарницу и пепельницу, она одновременно не переставала говорить громко, с вызовом, словно расплачиваясь с миром за все понесённые ею обиды.
- Вы курите, курите. Мы… я курю здесь. А Дима Капсулев… С него все наши беды и начались!
Колапушин и Немигайло сидели за столом на большой, великолепно отремонтированной и обставленной кухне Балясиных. Прекрасно смотрящаяся кухонная мебель, стилизованная под старинные дубовые буфеты с бронзовыми накладными петлями, мягко отсвечивала приятным матовым лаком. Потолок поддерживали, окованные в некоторых местах железными полосами, дубовые балки, которым, казалось, было, лет триста. На стене, красиво отделанной под старый неровный камень, были развешаны фотографии эстрадных и театральных звёзд – многие с автографами и посвящениями хозяевам дома.
Колапушин присмотрелся внимательнее, – похоже, изображения Вари Шаманки в этом доме не было.
- А разве не с Шаманки началось? – рискнул спросить он.
- Это отдельная песня. Сама себя наказала! - Резко отрезала Анфиса. - А Дима — тот намного раньше, уж не знаю, чем он Женьку купил. Он же нищий в своей шарашке сидел - одной водкой питался. Женька его оттуда вытащил, работу дал…
Воспользовавшись тем, что Анфиса поднялась за фыркающим кофейником, Колапушин вернулся к семейному альбому с фотографиями, лежащему на его коленях. Немигайло, неудобно вывернувшись на стуле, тоже попытался разглядеть – нет ли там чего интересного?
На большой фотографии юные, длинноволосые Балясин и Капсулев, стоят обнявшись. Опять любительский снимок: одетые по моде двенадцати-пятнадцатилетней давности, Балясин с гитарой, какая-то девчонка лет пятнадцати в школьном платье, Капсулев и Анфиса. На её плече мужская рука. Кому она принадлежала оставалось неизвестным – край фотографии был явно обрезан.
Всё так же резко Анфиса, начисто позабывшая о гостеприимстве, налила кофе в свою чашку, размешала сахар, нервно позвякивая ложечкой, и поднесла чашку к губам, не замечая голодного взгляда Немигайло.
Прикинув, что спрашивать о том, кто был на отрезанной части фотографии пока не стоит, Колапушин решил зайти с другой стороны.
- Так значит - вы все давно друг друга знаете?
- Мы с Дмитрием учились вместе на физтехе. Он нас с Женей и познакомил.
Немигайло, видя, что кофе ему, похоже, не достанется, да и разговор, какой-то скучный, решил напомнить о себе:
- Анфиса Николаевна. У вас столько фотографий артистов всяких…
- У меня актёрское агентство. Ищу работу для хороших артистов. Ещё рекламное агентство, и модельное тоже. Я сама себе на жизнь зарабатываю!
- Капсулева вот вы, кажется, не любите. Интересно: а за что?
- А с чего, – вскинулась разъярённой кошкой Анфиса – вы мне скажите, Женя, который семь лет этого друга не видел, так потом его вдруг полюбил, что сделал вице-президентом фирмы и двадцать пять процентов акций своих отдал?! За какую такую дружбу?!
- Ну… бывает такая дружба – нерешительно ответил Немигайло, чуть-чуть, даже, напуганный, такой резкой вспышкой.
Анфиса отреагировала на его слова только презрительной усмешкой.
Видя, что страсти могут слишком накалиться, Колапушин решил: тему надо постепенно менять.
- Вы, сами-то, мужа об этом не спрашивали?
- Он о работе со мной не говорил, – неожиданно жёстко отрезала Анфиса – а в бизнесе не принято задавать лишние вопросы.
- Вообще, он много с вами разговаривал?
- Любил он вас, или нет? – настолько не к месту влез Немигайло, что Колапушин оглянулся на него с нескрываемой досадой. При такой агрессивности Анфисы подобный вопрос мог испортить всё дело!
- Савелий Игнатьевич просил узнать – постарался оправдаться Егор.
- А вы ещё и сплетнями занимаетесь? – Анфиса невесело усмехнулась и поджала губы – Больше вас ничего не интересует? Может, как мы с ним..
Увидев извиняющиеся и протестующие жесты Колапушина и Немигайло, она сменила гнев на милость.
- Ладно. Просто уже с утра эти писаки бульварные… Телефон отключать пришлось! А про убийство, я думаю, сам Димочка и натрепал журналистам.
- Ему-то зачем? – удивился Колапушин.
- Чтобы загрести всё, что осталось. Ну, как же, он ведь друг был, лучший! А у нас с Женей не ладилось в последнее время. Не удивлюсь, если через пару дней всякие грязные слухи и обо мне поползут!
- Понял – спокойно и сосредоточенно сказал Немигайло.
- Что? Что вы поняли? Что вы вообще во всём этом можете понять?!
Опережая ответ Егора, Колапушин вытащил из кармана блокнот.
- Что вы не совсем справедливы к Капсулеву, Анфиса Николаевна. Как мы выяснили, ещё два года назад фирма «Бал-саунд-рекордз» была почти на грани банкротства. А с приходом Капсулева объём продаж вырос в несколько раз. И, главное, продолжает расти, стабильно и постоянно.
- У меня племянник уже штук двадцать этих ваших «бум–бум» закупил – снова припомнил Немигайло.
- Что за «бум-бум»? - Недоуменно поинтересовалась Анфиса.
- «Техно – модный танцевальный стиль» – процитировал по памяти Немигайло понравившуюся фразу.
- А… Кофе ещё хотите?
Егор с тоской посмотрел на свою, так и сияющую нетронутой чистотой, чашку.
- Нет, спасибо, много кофе вредно.
- Как хотите. Между прочим, именно с Капсулева весь этот «бум-бум» и начался.
- Он кто там у них, вообще? Специалист по маркетингу? – поинтересовался Колапушин.
- Нет - он звукорежиссёр. Записывает музыку в студии.
- Так какие же тогда конфликты могли быть у него с вашим мужем? Если только творческие?
- Он Женьке завидовал – не задумываясь, ответила Анфиса – конечно, раньше ведь Димочка кандидат наук был, зарабатывал прилично. А Женька подпольный рок-н-рольщик. А потом всё переменилось: в Димочкином «ящике» теперь мебелью торгуют да «джипами» подержанными. Стал он безработный, безлошадный. Женя его из грязи вытащил…
- Так чего же ему обижаться? – изумился Немигайло.
- Вот за это, как раз, некоторые и обижаются – вяло ответила Анфиса, устав держать агрессивную позу, и как-то сразу превратившись в обычную, несчастную женщину.




Анфиса с горечью вспоминает - что творилось в последнее время с её мужем.

- А когда вы в последний раз видели своего мужа? – мягко спросил Колапушин.
Так же вяло и безучастно Анфиса попробовала вспомнить:
- Он тогда вообще дома уже не появлялся - из офиса не вылезал… пил, кокаинил, слушал эту дурацкую музыку… Я не удержалась – сама приехала, где-то… наверное, за пару дней до его смерти…


За три дня…

Шикарная и, несмотря на злость, очень красивая Анфиса неслась по коридору офиса, увешанному афишами и рекламными плакатами. Выскочивший из своего кабинета Капсулев, безуспешно попытался прервать это стремительное поступательное движение.
- Анфиса - я тебя прошу: не надо сейчас к нему входить! Он не в себе.
Анфиса, ничего не ответив, просто обошла растерянного Капсулева, как простую мебель.
Из раскрывшейся двери приёмной вылетел бледный охранник Витя.
- Дмитрий Александрович, я не знаю, чего сейчас будет!.. Он совсем уже невменяемый…
- Вот я и хочу увидеть! – непреклонно заявила Анфиса.
- Пойми, у него белая горячка! - Капсулев не оставлял надежды задержать Анфису - Не сейчас!
- Пошёл вон!
Оттолкнув Капсулева так, что тот еле удержался на ногах, Анфиса влетела в приёмную, и там её поступательный порыв немедленно угас. Ничего не понимая, она обвела растерянным взглядом распахнутые шкафы, ящики вытащенные из столов и валяющиеся прямо на полу груды папок и бумаг. Даже кресла, сдвинутые с привычных мест, были перевёрнуты и их ножки торчали вверх какими-то нелепыми рогами.
Навстречу Анфисе, всхлипывая, бросилась Белла и уткнулась ей в плечо, словно надеялась найти в нём спасение от этого кошмара.
- Анфиса!..
- Что тут происходит? - непонимающе спросила Анфиса – у вас что, обыск?
- Белла! Бэлка, чёрт тебя подери! Ты где?! – послышался из распахнутой двери кабинета истошный, злой голос Балясина.
- Иду! – испуганно отозвалась Белла и жалобно попробовала объяснить хоть что-то:
- Он всех нас заставляет искать какую-то записку…
Видя, что дрожащую, перепуганную Беллу надо как-то спасать, Анфиса мягко отодвинула её в сторону и вошла в открытую дверь.




А творилось, и правда - что-то страшное.

В кабинете царил такой же, если не больший разгром, как и в приёмной. На полу кучи компакт-дисков вперемешку с большими скоросшивателями и просто кучами бумаг. Огромный письменный стол сдвинут с привычного места, рекламные плакаты сорваны со стен и разбросаны по всему кабинету. Музыкальный центр стоит почему-то на полу, а огромные колонки отодвинуты от стен и их толстые разноцветные провода, натянувшись, почти перегородили весь проход. Тем не менее, музыка продолжала греметь, внося свой посильный вклад в этот дикий кавардак.
Ошеломлённая Анфиса, наконец, наткнулась взглядом на мужа, только что содравшего со стены последний плакат.
- Нашёл! Нашёл!.. И где спрятала!.. Где – стерва?!..
Он кивнул на брошенный только что на стол плакат Шаманки и торжествующе обернулся, потрясая маленькой смятой жёлтой бумажкой.
Анфиса, с ужасом, смотрела на эту дикую сцену. Из-за её плеча робко пыталась выглянуть Белла, которую трясло так, что Анфиса чувствовала это спиной.
- Женя, ты что?.. Что с тобой?..
Не обращая внимания на жену, Балясин, с маниакальным вожделением, разворачивал найденную бумажку.



Балясин нашёл ту непонятную бумагу, которую он так маниакально искал зачем-то.
- Женя, опомнись! Что ты делаешь?! Ты оглянись вокруг… У вас… у вас же даже рыбки сдохли!
Действительно, рыбки в большом аквариуме, казалось, тоже заразились всеобщим безумием и метались в воде, как будто плясали под дикую музыку. Две или три из них неподвижно белели брюшками на поверхности воды.
Балясин бросил на жену ненавидящий взгляд и… засмеялся.
- Ах, пришла?.. Посмотрела, да? Полюбовалась? А теперь вали отсюда! Я здесь – живу!
И, тут же, забыв о ней и обо всём окружающем, стал читать текст на бумажке, жадно шевеля губами.

Анфиса, расплёскивая воду, сделала несколько судорожных глотков из стакана и затянулась сигаретой, которую заботливо прикурил ей взволнованный Немигайло.
Видя, что она уже почти успокоилась, Колапушин рискнул задать вопрос:
- И что это за бумажка была?
- Не знаю, - всё ещё всхлипывая, ответила Анфиса – я сразу ушла. И больше я его не видела.
- Он после этого дома не появлялся?
- Честно говоря, он и до этого уже неделю не появлялся. Всё и так уже рухнуло…
Немигайло понимающе покивал головой и сделал печальный вывод:
- Не любил… Так Лютикову и передам.



Егор никак не может успокоить рыдающую от всего пережитого Анфису.

Стараясь не хлопнуть слишком громко, Немигайло аккуратно закрыл за собой дверь квартиры Балясиных и направился к лифту. Бесполезно потыкав несколько раз в кнопку вызова, и убедившись, что лифт и не собирается подчиняться этому, он предложил:
- Давайте пешком - тут невысоко.
Спускаясь с Колапушиным по лестнице, Немигайло всё никак не мог успокоиться.
- Нет, Арсений Петрович, ну как же женщине не везёт! Сначала мужик с этой певичкой загулял, потом запил и вообще из дома ушёл. Она ехала, думала, наверное, вернуть его, а тут такое… надо ж, в самую бучу угодила.
- Да, не повезло ей. – Согласился Колапушин.
- Думаете, тут нет криминала?
- Похоже, вдове, как это ни печально признавать, просто не хочется делить фирму с Капсулевым. На журналистов злится, а сама, думаю, кое-что напеть им тоже успела. Сам посуди: какой тут криминал: кокаин со спиртом несколько недель подряд – да ни одно сердце не выдержит.
- Точно. На таком горючем ни один мотор долго не протянет! И как мы разбираться тут будем?
- Ну… Для очистки совести, да и чтобы перед полковником отчитаться, надо бы выяснить, с чего он так быстро деградировал. Хотя… любовница умерла, певица эта. Из дома уйти пришлось. Придётся в эту «Бал-саунд-рекордз» тащиться. Дёрнул же чёрт Лютикова с этим делом связаться! Они, ведь, теперь десять лет с Капсулевым судиться будут, да и есть из-за чего. Ты их кухню видел? Отделочку прочувствовал? Вот то-то! А это мы с тобой ещё в комнатах не были...
Немигайло, плешь которого заметно выросла, с тех пор как его жена Оксана три года назад завела первый разговор о ремонте, только вздохнул. Чуть-чуть помолчав, он снова вернулся к очень волнующей его любовной теме.
- Всё-таки интересно.
- Что ещё тебе интересно?
- От любви это он, или так – от водки?
- Да вы что, на пару с Лютиковым любовных романов начитались? Тебе, Егор, вроде рано ещё – сказал Колапушин, толкая тяжёлую дверь подъезда.

- Нет, всё-таки – продолжал бубнить Немигайло, выходя, вслед за Колапушиным на залитый солнцем двор – интересно: может сейчас человек от любви с ума сойти?
- Может. Конечно, может… – голос совершенно неожиданно прозвучал откуда-то сбоку.
Колапушин, пока ещё не привыкший к яркому свету после полутьмы подъезда, щурясь недоумённо оглянулся на незнакомого человека, подходящего к ним с приветливой улыбкой.
- …если это любовь к денежным знакам. Вы, случайно, не Колапушин?
- Допустим. А вы, собственно…
- Не дождавшись конца вопроса, неизвестный сунул пальцы в нагрудный карман пиджака, выудил визитку и вручил Колапушину.
- Паршин Леонид Юрьевич, бизнесмен, близкий друг покойного Жени Балясина.




Уходя сыщики встречают очень странного человека.

Только теперь сыщики, немного уже привыкшие к яркому солнечному свету, смогли нормально разглядеть Паршина. Впечатление было несколько странным. На человеке отличный, наверняка дорогой, костюм; рубашка, галстук, туфли – всё подобрано в тон, по размеру, а всё равно всё вместе производит впечатление какой-то… неуютности. Аккуратная причёска кажется растрёпанной. Возможно, это впечатление создавалось из-за мелкой суетности самого Паршина. Его руки постоянно щупали зачем-то обшлага рукавов, поправляли узел галстука, приглаживали, без надобности, причёску. Лицо тоже находилось в постоянном движении. Это не было нервным тиком, но мимика была явно излишней и не всегда соответствовала тому, что он говорил.
- Как вы нас нашли? – поинтересовался Колапушин.
- Меня полковник, начальник ваш, направил, сказал, что с вдовой беседуете. Я решил во дворе подождать – зачем мешаться.
- А зачем такая срочность? Что вы от нас хотите?
- Кроме меня, никто вам правду не скажет. Посмотрите на этих Женькиных сотрудников из «Бал-рекордз»! Да это просто стадо запуганных антилоп какое-то! Не странно ли?
- На что вы намекаете? – заинтересовался Немигайло.
- На то, что жизнелюбивый и рациональный Женя Балясин не мог помереть своей смертью! Даже от любви.
- А от чего помер-то? - Немигайло решил вопрос прояснить до конца.
Всё сильнее входящий в раж Паршин принял соответствующую позу и риторически вопросил:
- Что правит миром, если говорить всерьёз?
- Я вас понял – спокойно сказал Колапушин.
- Правильно, что же ещё, как не хрустящие-шелестящие?! – Паршин и не думал снижать актёрский накал – Балясин умер от инфаркта – да мне смешно!..
И он действительно зашёлся в неприлично долгом, безумном смехе.
- А вот нам не очень – угрюмо пробасил Немигайло, которому уже стал надоедать этот паяц.
Колапушин, понимающе, покачал головой.
- Так это вы журналистам идею подкинули насчёт убийства? И насчёт жизнелюбия тоже? - Колапушин моментально припомнил, что именно это слово прозвучало в утреннем телерепортаже.
- Ну, может и я. Не в этом дело.
- А в чём? – всё так же угрюмо спросил Немигайло.
Неожиданно Паршин резко изменился. Он продолжал говорить страстно, но уже без излишней патетики, жесты потеряли суетливость, а черты лица приобрели одухотворённость и какое-то непонятное напряжение.
- С таким капиталом не умирают своей смертью! Понимаете меня? Проверьте фирму, проверьте! И тогда вы поймёте, какие страсти сгубили во цвете лет Балясина, у которого только птичьего молока для счастья не было! Поймёте, почему они там все неврастеники – при таких-то бабках!
- Почему?
- Они же там лопаются от бабок, из ушей уже вылезают!
- Нервные то они почему?! – Немигайло уже надоело продираться сквозь эти словесные дебри.
- Так страшно же потерять, наивный вы человек! Терять бабки страшнее, чем вообще их не иметь! Только не все бабки, которые в руки идут, брать можно! Поняли вы, наконец?
- Поняли. С вами то, всё в порядке?
После этого вопроса Паршин вдруг потерял весь пыл и его ответ прозвучал почти неразличимо:
- Со мной? Конечно в порядке. Я ведь жив, меня не убивают… значит, дела не идут – дерьмовые у меня дела…
Что-то непонятное, прозвучавшее в этом бурном монологе, привлекло внимание Колапушина.
- Леонид Юрьевич, вот вы сказали, что не все деньги, которые идут в руки, стоит брать. Вы намекаете на криминальный характер капиталов Балясина?
- Эх! Если бы криминальный… С братками то, всегда разобраться можно. А вот с этим…
- Вы что же, хотите сказать…
- Ничего я не хочу сказать! – почти взвизгнул Паршин, и несколько раз мелко и быстро перекрестился – Ищите в «Бал-рекордз»! Это я вам как Женин друг говорю, лучший!




Который делает невнятные намёки на то, что в смерти Евгения Балясина виновата... нечистая сила.

Не добавив больше ничего и, даже, не протянув руку на прощание, Паршин открыл дверку своей тёмно-синей «Ауди», около которой они все незаметно оказались во время разговора и, с места, рванул на поворот так, что едва не задел угол ограды детской площадки.
Озадаченный Колапушин, проводив взглядом скрывшуюся машину, повернулся к Немигайло.
- Вот – похоже, найден источник слухов. Но… что же в этом «Бал-саунд рекордз»?
- В смысле?
- В смысле, что если даже этот псих считает их неврастениками – представляешь, что там творится?

» 29.09.2010, 11:52

Глава 6

Резко обернувшись на скрип двери, хрупкая чёрненькая девушка панически вскрикнула и, зажав рот руками, в ужасе уставилась заплаканными, подведёнными тёмными кругами глазами, на вошедших в комнату Колапушина и Немигайло. Замерший от удивления на месте Колапушин открыл рот, собираясь объяснить, кто они такие, но в дверь, с грохотом, ворвался высокий, широкоплечий парень в форме охранника на ходу выдирая револьвер из кобуры. Разглядев находящихся в комнате, он застыл на пороге, так и держа оружие наизготовку, со странной смесью выражений страха и удивления на лице.
Кивнув Немигайло, чтобы тот занялся охранником, Колапушин бросился успокаивать девушку. Та, пытаясь отдышаться, начала постепенно приходить в себя.
- Тише, тише, вы что? Успокойтесь, пожалуйста.
Немигайло, уже успевший что-то кратко объяснить охраннику, добавил ворчливым тоном:
- Вы же нас напугали. Осторожнее надо.
- Ой, извините… - голос девушки дрожал и был хрипловат.
- Извините… Так можно и заикой остаться… - так бы и продолжал ворчать Немигайло, но Колапушин взглядом попросил его закрыть тему.







Служащие фирмы действительно оказались какими-то уж слишком нервными.

- Вы кто? – всё ещё дрожащим голосом спросила девушка.
- Мы из милиции – ответил Колапушин, стараясь говорить как можно мягче.
- Из милиции они. У них, типа, ордер. Чего ты расшумелась-то? – виноватым тоном начал охранник, пряча револьвер в кобуру. Немигайло поднял широкую ладонь, призывая его замолкнуть.
- Откуда я знала?.. Извините…
- Майор Колапушин – Колапушин показал девушке раскрытое удостоверение, - а это капитан Немигайло. Егор Фомич.
- Изабелла, менеджер по финансам. И… Виктор, охранник.



Немного успокоившаяся Белла начинает рассказывать о том, что происходило на фирме в последнее время.

- А что, кроме вас двоих, больше в помещении никого нет? Как-то пустовато у вас тут...
- Нет — сегодня больше никого. Дима… Дмитрий Александрович приехал и всех сотрудников домой отпустил. У нас ведь…
- Да, да - я в курсе. А разве Дмитрий Александрович был здесь?
- Он заезжал ненадолго, хотел Женин паспорт взять, там без паспорта что-то не оформляют, только ещё раньше участковый приходил и кабинет опечатал. Дмитрий Александрович звонил какому-то… Лютинову, кажется, ну который опечатать приказал…
- Может быть Лютикову?
- Правильно, Лютикову, я спутала. Тот ему обещал, что всё сделает, и он всех отпустил, а сам дальше поехал. Вот, если нужно, - Белла показала на бумажку, прилепленную к монитору, - он специально оставил номер мобильника, который у него сегодня с собой, а вечером сказал - дома будет и, если что, сразу ему позвонить. Нас с Витей попросил остаться, на всякий случай. Хотите, я вам его разыщу?
- Нет, пока не надо. Скажите, Изабелла, а чем вы так напуганы?
- Может, вы милицию как раз и боитесь? – решил подшутить Немигайло, чтобы хоть немного приободрить бледную и замученную Беллу.
- Милицию… нет... - Растерянно ответила, не понявшая шутку Изабелла. - Я люблю милицию.
Колапушин выразительно покачал головой, давая понять Егору, что сейчас не время развивать интимную тему. Однако стоило выяснить, что так тревожит Изабеллу и, пожалуй, что и Виктора тоже.
- Всё-таки господин Паршин прав: вы здесь все немножко нервные.
Изабелла задумалась, пытаясь понять, вопрос ли это и требуется ли на него отвечать. Немигайло, иногда отличавшийся очень высокой скоростью соображения, решил ей помочь и повернулся к Виктору:
- А что охрана - она тоже милицию любит?
- Любил. Но бросил… – смущённо забормотал Витя, сражаясь с собственным косноязычием.
Немигайло, чуть не всплеснув от восхищения руками, оглянулся на Колапушина.
- Вот это да, Арсений Петрович! Вот это бы Лютикову понравилось! Представляете: «Любил – но бросил!»
- Я, это… после армии сначала в милицию пошёл, а потом в охрану устроился. Тут платят получше – похоже, Виктор собрался рассказать всю историю своей жизни, но Немигайло выразительным жестом дал ему понять что, мол, потом.
Изабелла, так и не решившая, что ей надо ответить, робко поинтересовалась:
- А при чём тут Паршин?
- Он разве не лучший друг покойного? – изумлённо вылупился Немигайло.
- Они часто встречались? – сразу стал очень сосредоточенным Колапушин. – Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.
Бэла наморщила лоб, добросовестно стараясь ответить как можно точнее:
- Последний раз я их видела, ну… в смысле вместе, незадолго до… в общем, чуть больше месяца назад.



Оказыватся г-н Паршин вовсе на был другом Евгения Балясина - скорее наоборот.

Чуть больше месяца назад…

Белла, прижимая к груди толстую стопку каких-то бумаг, повернула за угол коридора, и чуть не наткнулась на разъярённого Балясина, который левой рукой сгрёб перепуганного Паршина за грудки и с размаху припечатал к стене. Подняв свободную правую руку, Балясин, с размаху, влепил ему в лоб смачный щелбан.
- Договаривались – не перекупать артистов?! Было?!
- Было, Женя, было!.. так я же не сам… - Паршин зажмурил глаза и дёрнулся от очередного щелбана.
- Подонок! Говорили – не перекупать! Было, или нет?!
- Женька, они же сами!.. Они про тебя, знаешь… Ну прости, больше не буду!.. Уй, больно!.. Не надо!..
Только сейчас Балясин заметил, что на них смотрит ошеломлённая Белла. Подмигнув ей, он широко улыбнулся и отпустил взъерошенного Паршина.
- Что, пройти не даём? Давай - проходи быстрее – работа важнее всего. А у нас так… небольшая творческая дискуссия на темы музыки. Надеюсь – придём к консенсусу.

- Так они не друзья вовсе? – сделал полувопросительный вывод Немигайло.
- Наоборот. Он же директор «Пар-рекордз» – наш первый конкурент. Точнее, бывший конкурент – мы его далеко обошли.
- Забавно – сосредоточенно соображал Колапушин, - а это не связано с приходом в фирму Дмитрия Капсулева?
- Связано – Белла утвердительно кивнула головой – раньше мы дискотекой не занимались. Женя предпочитал серьёзных исполнителей. У него был вкус. Но дела неважно пошли – затраты очень высокие и конкуренция огромная. Как раз Дима и предложил взять средние «техно» и «рейв» команды. А ниша тоже уже забита была – тем же Паршиным. Тогда нашли совсем неизвестных ребят, и пошло-поехало – диски сейчас нарасхват идут.
- А что это за музыка – «техно»?
- Я же вам рассказывал, Арсений Петрович – снова блеснул музыкальными познаниями Немигайло – «бум-бум-бум»
- В общем-то, так и есть - согласилась Белла.
- Потому они тут такие нервные – поставил окончательный диагноз Егор. – Небось, с утра до вечера этот лязг слушают.
- Лично я это слушать не могу – не согласилась Белла. – А Женя — да, Женя слушал постоянно. Он творческие вопросы никому не доверял.
- И Капсулеву? – поинтересовался Колапушин.
- Никому! – твёрдо повторила Белла. – Да Дима и не рвался никогда их решать. Его дело запись. Вот тут ему равных нет – отличный звукорежиссёр.
- Более или менее понятно – совершенно непонятно сказал Колапушин – скажите, Белла, а где у вас кабинет Балясина?
- Здесь. За этой стеной – кивнула головой Белла на торцевую стену комнаты.
- Он заперт?
- Да. Я его сразу на замок закрыла, как Женю увезли, а ключи в свой сейф спрятала.
- А вы нам его не откроете?
- Так… - Белла беспомощно оглянулась на Виктора – он же опечатан.
- Ничего. Мы распечатаем.

» 29.09.2010, 12:12

Глава 7

Даже Немигайло сначала онемел, и не сразу смог выразить словами своё удивление и восхищение громадной, сложной акустической системой в кабинете Балясина. Очумело переводя глаза с аудиоцентра на какие-то непонятные прямоугольные электронные блоки, стоящие стопкой рядом, потом на огромные колонки, расположенные по всем углам большого кабинета и даже прикреплённые к углам стен под самым потолком, он видимо попробовал в уме подсчитать хотя бы общее количество всех этих красивых штуковин и, сбившись, решил плюнуть на математику.
- Ни фига себе, Арсений Петрович, я такого даже ни в одном магазине не видел никогда!
- Это в магазинах не продаётся – тихо сказала Белла, стоящая за порогом – это же профессиональная аппаратура, её заказывают по каталогу прямо с фирмы.
- Сколько же это всё стоит?
- Дорого, очень дорого. Дима долго Женю уговаривал всё это купить.. А ещё звукорежиссёрский пульт и многоканальная система записи – они там, в студии.
- И зачем такие деньги тратить? У племянника моего…
- Это же для работы – слабо улыбнувшись, перебила Белла – всё уже давно окупилось. Я ведь финансами занимаюсь, я знаю.
- А это – Немигайло перевёл изумлённый взгляд на сотни, если не тысячи, компакт дисков и аудиокассет на стойках, полках и столе – он что, всё это слушал? Кассеты сейчас вообще уже никто и не слушает!
- Да. Ему присылали многие – знаменитые, начинающие, забытые – все, кто хотел записываться. Не все ещё могут на компакт-диск записать. А Женя на эти мелочи внимания никогда не обращал - он сам всё отбирал.
- Всё здесь осталось так, как было при нём? – спросил Колапушин.
- Да, как только Женю в больницу увезли, я сразу заперла кабинет, только окно сначала прикрыла. Потом позвонили, сказали, что Женя умер. Я понимаю, нужно было убраться, – Белла виновато взглянула на стол – но…
- Не беспокойтесь – нам так даже лучше. А что вы не заходите?
- Не бойтесь, Бэлочка. – приободрил девушку Немигайло – Мы вас не укусим, а привидений тут нет.
- Вы уверены? – Белла слабо улыбнулась вымученной улыбкой, за которой можно было прочитать то, что она-то как раз в этом не очень уверена.



С большим трудом удалось уговорить Беллу зайти в кабинет.

- Абсолютно! Заходите и присаживайтесь!.. – Немигайло приглашающе взмахнул рукой и, подавая наглядный пример, сам плюхнулся на чёрный кожаный диван.



Подавая пример Немигайло плюхается на диван.

Вдруг, совершенно неожиданно, в кабинете ожил музыкальный центр. Странный, загадочный и немного пронзительный голос певицы, в сопровождении такой же странной почти неземной музыки с бешеной громкостью вырвался из всех колонок. Колапушин вздрогнул от неожиданности. Белла взвизгнула и, закрыв лицо руками, уткнулась в дверной косяк.



- Вот чёрт! И диван чёрный и он чёрный. Не углядел. – Немигайло вытащил, откуда-то из-под себя, пульт дистанционного управления. – Где он тут выключается? Или хоть потише сделать…
Колапушин облегчённо улыбнулся и, полуобняв перепуганную Беллу за плечи, усадил её на диван. Немигайло, наконец, разобравшийся с пультом, выключил музыку и только после этого Белла отняла руки от лица и испуганно посмотрела на Колапушина.
- Успокойтесь, успокойтесь, Белла - видите, всё уже в порядке. Он тут вчера эту музыку слушал?
Не в силах говорить, после очередного шока, Белла просто утвердительно кивнула.
- Я понимаю, Беллочка - мы вас замучили, но постарайтесь вспомнить, как вообще всё произошло? Как он умер?
Колапушину самому стыдно было смотреть на эту бедную сжавшуюся девушку, которая прилежно кивнула головой и начала старательно вспоминать, с трудом преодолевая мучающую её душевную боль.
- Мы все сидели тут допоздна, не хотели его одного оставлять. Женя ведь почему здесь жил – Анфиса домой его не пускала. Из-за его романа с Варей. Не могла она ему это простить. А мы боялись вчера оставить его одного. Он… он был в таком состоянии... и всё крутил Варины песни. Потом… вроде заснул. Только мне показалось, что он закричал… нет, слабо так вскрикнул. Мы с Витей пошли посмотреть. И… вот...
- Хорошо, хорошо. В общем-то, остальное нам известно от Капсулева. Вот только… вы сказали, что Балясина не пускала домой жена. Разве он не сам ушёл?
- Нет, это она его из дома выгнала. После Вариной смерти у них какой-то крупный скандал был, и он сюда ушёл жить.
- Ну, видимо, я что-то неправильно понял. А почему «Скорую» сразу не вызвали, если он так плохо себя чувствовал?
- Женя сам не хотел «Скорую».
- Но, почему? - Колапушин недоуменно пожал плечами. - Если судить по тому, что произошло потом — то он должен был очень плохо себя чувствовать.
- Он всю последнюю неделю чувствовал себя то лучше то хуже. Пил много. Может быть, стеснялся, что он пьяный? Тогда Дима позвонил Геннадию Алексеевичу – Жениному врачу. Тот посмотрел и сразу повёз Женю в больницу вместе с Димой, на его машине. Но когда они привезли его в больницу - было уже поздно. Он умер по дороге.
Немигайло, успевший за время разговора встать и обойти полкабинета, заинтересовался огромным аквариумом:
- Ничего себе ванна! На заказ делали?
Белла ответила тихо и печально, не поворачиваясь к аквариуму.
- Женя с детства рыбок любил. У него и дома аквариум есть, поменьше, правда. А когда появилась возможность, заказал аквариум, специально для этого кабинета. Над ним смеялись многие – говорили, что офисы так не обставляют, а он плевать хотел. Сам за кормом для рыбок на «Птичку» ездил.
Неожиданно Немигайло открыл для себя, что рыбок в аквариуме нет!
- А рыбки-то где? Сдохли что ли?
Даже теперь Белла не повернулась, чтобы взглянуть на аквариум.
- Да, сдохли почему-то... Ещё недавно плавали, я их кормила. А потом умирать начали, одна за другой.
- И чего удивляться? Да от такой музыки, как у вас не то, что рыбки - крокодил ласты склеит!..
- А тут и так все давно мертвы...
Колапушин, удивлённый этим бесцветным, невыразительным голосом, посмотрел на Беллу внимательнее. Она сидела бледная и неподвижная - действительно, как неживая. Было совершенно непонятно, почему простой вопрос о рыбках вызвал такой страх в её глазах, зато было понятно, что её нужно отпустить отдохнуть как можно быстрее.
- Бэлочка – сказал он ласково – понимаете, мы ведь не уголовное дело расследуем. Наоборот - нас прислали, чтобы мы опровергли различные грязные слухи о вашей фирме. Никаких обысков мы делать не собираемся, да и не имеем права без каких-то серьёзных оснований. Но нам надо бы всё осмотреть, естественно в вашем присутствии и с вашего согласия.
- Конечно, смотрите везде, где хотите, – так же безучастно ответила Белла – а можно без меня это сделать? Мне плохо, очень...
- Ну, потерпите, пожалуйста, ещё чуть-чуть. Могут ведь возникнуть какие-то вопросы, а кроме вас никто сегодня ответить на них не сможет. Потерпите?
- Я потерплю – обречено вздохнула Белла.

- Вот, Арсений Петрович – Немигайло вытащил из большого жёлтого конверта зарубежный паспорт и пачку каких-то бумаг. – Правда, паспорт здесь был. Даже два – добавил он, ещё раз заглянув в конверт – и простой и зарубежный. И бумаги, не разберу, по какому написанные. Сам себе Савелий Игнатьевич хлопот на голову нашёл. Не прислал бы участкового – не пришлось бы полдня на телефоне сидеть. Попробуй, без паспорта, свидетельство о смерти получить и с похоронами всё оформить!
- Дай-ка сюда! Получается – повернулся Колапушин к Белле, просмотрев бумаги – Балясин должен был сегодня вечером лететь в Испанию? Вот и виза, и билет…
- Должен был, только не полетел - горько вздохнула Белла.
- Ему туда по делам нужно было лететь?




С трудом собравшись с мыслями Белла рассказывает о том, что происходило здесь в последнее время.

- Нет. Он после смерти Вари был сам не свой. Дима его еле уговорил поехать отдохнуть, рассеяться хоть немножко. Он не соглашался – не хотел лететь, пока альбом этот закончен не будет. Дима тут как проклятый сидел день и ночь – пытался собрать всё что можно. Музыку пришлось в нескольких местах перезаписывать. И лишь когда Женя сам убедился, что альбом получается, только тогда он и согласился уехать. Дима сам с ним ездил всё оформлять, даже не пойму, как они так быстро всё сделали.
Наблюдая за Беллой, Колапушин заметил, что она избегает смотреть не только на аквариум. Так же старательно она обходила взглядом плакат, так и оставшийся после ночи лежать на полу. Упавший на него журнал закрывал почти всё лицо. Видны были только загадочные азиатские глаза, лукаво глядящие из-под иссиня-чёрной чёлки, перехваченной каким-то узорчатым плетёным ремешком с висюльками по бокам. Ещё над головой был виден чёрный крест в круге - наверное, какой-то мистический восточный символ.
- Это её рекламный плакат? – указал взглядом Колапушин.
Белла, не поворачиваясь, молча, кивнула. Колапушин снова уловил страх, промелькнувший в её глазах.
- А что это за Иерихонские трубы?
- Так концертная программа должна была называться. И альбом у неё так назывался, и плакаты заранее отпечатали. Только альбом она не успела закончить. Погибла.
- То, что она погибла в автокатастрофе — это мы знаем. А вот как она попала пьяная в машину - вам не известно, случайно?
-Как попала? Просто...


Месяц назад…

Небольшая, тёплая и весёлая вечеринка по случаю рождения сына у начальника отдела маркетинга подходила к концу. Кое-кто уже удрал домой, сославшись на транспорт или ревнивых жён и мужей – остались только самые устойчивые. За столом, уставленным бутылками с разноцветными наклейками и разными вкусностями, как водится, шла неспешная беседа «за жизнь», время от времени прерываемая очередным наливанием и, соответственно, торжественным провозглашением очередного витиеватого тоста и выпиванием налитого.
Несколько пар, на небольшом свободном пятачке, не столько танцевали, сколько плавно покачивались в табачном дыму под негромкую, медленную мелодию. Белла, танцующая с Капсулевым, и старательно избегающая взгляда Шаманки, невольно уловила её разговор с Балясиным.
Целуя Балясина, и гладя его волосы, Шаманка мурлыкала ему на ухо, как все выпившие люди более громким, чем требуется, голосом:
- Женька, ну дай мне твой «мерсик». Я к подруге на секунду и тут же обратно!
- Ты сумасшедшая ведьма. Машину, ведь, разобьёшь!
- Её тебе жалко? А меня не жалко? Ну, не будь жмотом, дай ключи. А то у меня глаз чёрный – сглазить могу. Сам ведь её разобьёшь.
- Ты же, лыка не вяжешь, дурочка. Впишешься в столб – насмерть убьёшься.
- Не разобьюсь. Ты ведь за меня молиться будешь? Тебе нельзя, чтобы я умирала, Женя – тебе плохо будет, если я умру - очень плохо!




Как крепко выпивший Балясин отдал ключи от своего "Мерседеса" тоже пьяной Варе Шаманке.

- Значит, она разбилась на его машине? - Колапушин удивлённо поднял брови — этого он не знал.
- Да. Она и трезвая лихачить любила. Всё время его просила дать ей ночью покататься на «Мерседесе». А тогда… Нам сказали, что скорость у неё была километров сто шестьдесят, если не больше — даже подушки безопасности сработать не успели. Наверное, с управлением не справилась, вылетела на встречную полосу. И ещё троих бедняг на тот свет с собой захватила.
- Я смотрю - не очень-то вы её любили, Белла.
- О мёртвых плохо не принято.
- Арсений Петрович – подскочил Немигайло, держа в руках какую-то маленькую прозрачную пластиковую трубочку, со светло-розовым порошком внутри – смотрите, в нижнем ящике нашёл!
- Кокаин?
- Он, родимый, кто как не он?
- Нет! Нет! – закричала хриплым голосом Белла, прижимая руки к груди – Женя не был наркоманом! Это только в последнее время. С ним что-то страшное случилось!
- А что с ним случилось?
- Я… я не знаю…
- Вы не подскажете, что за бумагу искал здесь Балясин за два дня до смерти? Кажется, вы были при этом?
- Когда Анфиса приходила?.. Не помню… Он не сказал.
- Не понимаю. - Колапушин отчётливо видел, что Белла постоянно что-то не договаривает. - Чего вы здесь все так боитесь?
Слёзы, давно стоявшие в глазах Беллы, покатились по щекам. Не пытаясь их вытирать, она горько всхлипнула.
- Ничего. Всего-навсего умер хороший человек, и нам всем очень плохо. Можно, я уйду?
- Идите Бэлочка - сочувственно сказал Колапушин – вы, наверное, очень устали.
- До свидания – всхлипнула Белла, и, стараясь держаться прямо, всё так же, не вытирая слёз, медленно вышла из кабинета.



А Егора почему-то всё занимает вопрос - отчего сдохли рыбки в аквариуме.

» 29.09.2010, 12:24

Глава 8

Плотно прикрыв за Беллой дверь кабинета, Колапушин повернулся к Немигайло. Тот, похоже, собрался разразиться длинной тирадой, но Колапушин предостерегающе поднял руку.
- Погоди, Егор. Ты лучше, попробуй в двух словах объяснить: как ты понимаешь - что здесь такое творится?
- Чертовщина какая-то, Арсений Петрович! – выпалил Немигайло.
- Вот, вот. Чертовщина, не чертовщина, но что-то странное во всей этой истории явно присутствует. Подпихнул нам Савелий работёнки, чтоб его… Сообразить даже не могу: с чего тут начинать. У тебя хоть какие-нибудь мысли есть?
- От музыки это всё! Крутят её с утра до вечера – вот крыша у них у всех и поехала. А хозяин окончательно свихнулся. Чего улыбаетесь? Разве такое можно постоянно слушать? Надо мной молодёжь живёт – так они иногда так заведут – потолок трясётся! Сестра тоже жалуется: племяш день и ночь её крутит – им с Пашкой хоть из дома беги!
- Ну, то что от громкой музыки можно на стенку полезть, тут я с тобой полностью. согласен, особенно, если музыка плохая. Только ты не учёл одного - здесь такая музыка самая что ни на есть обыкновенная. И громкостью их тоже не удивишь – работа такая. Конечно, нервы они себе этим портят, но не до психоза же. Потом с чего ты взял, что хозяин свихнулся?
- А, вот - сами посмотрите – Немигайло потащил Колапушина в дальний угол кабинета, где стояли журнальный стол с двумя креслами. На столе и на стенной полке, висевшей рядом, стопками и поодиночке стояли и лежали десятки разнокалиберных книг. Многие блестели новеньким целлофаном современных обложек, но были и старые, а две или три, на вид, могли рассыпаться просто от одного взгляда на них.
- Ну?! Будет нормальный человек такое читать?! – Немигайло потрясал в воздухе каким-то толстым, старинным на вид фолиантом – Библий одних - четыре штуки! Белая магия, чёрная магия... Доктрина какая-то тайная! От одних картинок свихнёшься. Это что - нужно, чтобы компакт-дисками торговать?



Егор обращает внимание на странное обилие сразу нескольких Библий и большого количества различной литературы о белой и чёрной магии.

- Да не кипятись ты так. Балясин, ведь, не только дисками торговал. Он и музыкант известный. Кто знает, что ему для вдохновения нужно было? Он такой не единственный вовсе. Да и интересно. Я вот эту книгу сам с удовольствием почитал бы.
Немигайло аккуратно вынул из рук Колапушина небольшой томик.
- «Тибетская книга мёртвых» - вслух прочитал он название и положил книгу на стол. – Нет, Арсений Петрович, вы нам ещё живой нужны. Ладно, согласен, Балясину вдохновение требовалось. А Белла эта, она-то чего с глузду съехала? Ей что, тоже вдохновение требуется, чтобы на арифмометре щёлкать?
- Молодой ты ещё, Егор – улыбнулся Колапушин – это на счётах щёлкали, а у арифмометра ручку крутили. С ней-то, как раз, всё понятно – подумав, добавил он – просто, любила она его.
- В интимном смысле? – моментально насторожился Немигайло.
- Опять для Лютикова сведения собираешь?
- Самому интересно.
- Думаю, что что-то между ними, наверное, было. Если не сейчас, то раньше когда-нибудь. Тем более, что и знакомы давно.
- А вы откуда знаете, – удивился Немигайло – вроде разговора об этом не было?
- Тоже мне, сыщик! - Усмехнулся Колапушин - Преступников по фотографии опознаёшь, а тут оплошал!
- Погодите… Это — та, что у Анфисы на фотографии была? Девчонка школьница?
- Наконец-то дошло до тебя!
- Так выросла она с тех пор, красивая стала. Голос вот только хриплый.
- Плакала, наверное, много. Слушай, давай всё-таки делом заниматься. Надеюсь, с чёрной магией всё?
- Нет, не всё – к удивлению Колапушина, ответил Немигайло. – Вы картины-то на стенках видели?
- А что там с ними такое?
- Не с ними, а на них. Ужасы сплошные! И повесили их недавно – плакаты, чтобы место освободить, перевешивали и следы остались. Не выгорело под ними.
Заинтересованный Колапушин подошёл к стене, где среди рекламных плакатов висели репродукции картин. Подбор их, действительно, казался случайным – «Девятый вал», «Последний день Помпеи», несколько офортов Гойи из цикла «Капричиос», Иероним Босх – триптих из «Искушения св. Антония», потом, видимо, что-то из Сальвадора Дали и несколько других – их он вообще раньше не видел. Похоже, Немигайло был прав, все репродукции объединяло одно – тема безысходности перед предстоящей катастрофой, спасения от которой нет! Но Колапушин не собирался сдаваться вот так, сразу. Углядев «Семь смертных грехов», тоже Босха, он торжествующе, ткнул в неё пальцем.
- И это ужасы, по-твоему?
- А трубы, Арсений Петрович? Видите - в трубы трубят. Небось, это и есть те самые, Иерихонские трубы.
- Ошибаешься. Конечно, и то и другое из Библии, только про грехи, наверное, ещё в книгах Моисеевых написано, а Иерихонские трубы – позже были.
- В Библии? – моментально заинтересовался Немигайло. – А где? То-то он их столько накупил!
- Тоже, где-то в начале. По-моему, в книге Иисуса Навина… или в книге Судей Израилевых — сейчас точно не вспомню, искать нужно.
- Я посмотрю, Арсений Петрович? А вы пока вот над этим покумекайте.
Немигайло нагнулся и поднял с пола плакат Вари Шаманки.
- Смотрите, я сначала подумал, что прямо так и напечатано было, а оказывается, что круг с крестом не напечатан, а сверху нарисован. И - вот фотку нашёл под столом. Она на ней тоже, и знак такой же. Я-то думал, что Паршин этот - шиза полная. А теперь вижу – похоже, прав он был! Недаром, он даже говорить об этом боялся, ох — не даром!
Немигайло знал, чем взять – Колапушин, действительно, серьёзно задумался. Фактами, конечно, назвать это было трудно - скорее ощущениями. Но общая картина получалась странной, нелепой, непохожей ни на что, с чем Колапушину приходилось сталкиваться раньше. Нельзя же было всерьёз рассматривать версию нечистой силы. И заключение экспертизы было совершенно определённым - в него Колапушин верил. Балясин умер от инфаркта, мало того – то, как он жил в последнее время, к чему-то подобному и должно было привести рано или поздно. И всё же… каким-то шестым чувством Колапушин ощутил… неправильность, что ли, происходящего. Что-то во всём этом было не так, что-то тёмное, иррациональное, не поддающееся логическому объяснению.
- Вот! – загремел торжествующий голос Немигайло. – Правильно старые люди говорят – в Библии всё написано, только уметь читать надо!
- И что же ты там вычитал?
- «Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ громким голосом, и обрушилась стена города до своего основания…» – Немигайло, торжествующе захлопнул Библию и добавил, под сильным впечатлением от прочитанного: - Сильная вещь – эти трубы Иерихонские.
- Ты о чём? – не совсем понял Колапушин.
- В Библии об Иерихонских трубах написано. Израильтяне город штурмовали. Господь велел им семь дней ходить вокруг стен и дуть в трубы. Потом они крикнули все разом и стены рухнули. А ведь в то время что-что, а крепости хорошо строили!
- Пока ничего нам эти трубы не объясняют.
- Всё объясняют. Трубы – это тоже музыка! Что-то такое эта Шаманка знала, недаром и прозвище у неё такое. Может, чувствовала, что умрёт скоро – вот и напела. А Балясин слушал это всё время и помер, и рыбки тоже подохли.




Его мысли почему-то снова и снова возвращаются к сдохшим в аквариуме рыбкам.

- Дались тебе эти рыбки. Они тут эту музыку каждый день слушали, если вообще слышать умеют. Не тем чем-нибудь накормили, или болезнь какая прицепилась - вот и всё.
- Забыли, Арсений Петрович. Белла говорила, что Балясин с детства рыбок разводил, и ухаживать за ними умел, и сам за кормом для них ездил. А как напела тут эта колдунья про трубы Иерихонские, так они и дохнуть начали. И лично меня вот очень волнует: почему сдохли рыбки?
- Именно рыбки? – изумился Колапушин.
- Рыбки! – убеждённо повторил Немигайло. – Оксана моя аквариум притащила для Светки. С рыбками — этими, как их - неоновыми. Ребёнок расстроится, если чего с ними случится.
Даже Колапушин, привыкший к неожиданным извивам мыслей Егора, не сразу нашёлся, что сказать. Слишком уж неожиданным был поворот темы. Но сама мысль была интересная, стоило хотя бы проверить.
- Может и правда - от музыки они?.. Ты, вроде, с этой техникой разобрался? Дай-ка послушать.
- Вам это надо? – вылупил глаза Немигайло.
- Сам же уверял, что Балясин от музыки умер. И рыбки тоже. Вот мы и проверим – сразу-то не помрём.
Колапушин обошёл письменный стол и уселся в большое чёрное кресло.
- Слушай, Егор, а здесь комфортно. Ну, давай, включай
- Арсений Петрович – Немигайло старался быть как можно более убедительным – да вы, с вашим изысканным вкусом, просто физически этого не вынесете.
- Давай, давай - врубай! Тоже мне - музыковед в форме...
- Это будет культурный шок. Я вас предупредил. Давайте, хоть потише сделаю, а то оглохнете.
- Сам знаешь – следственный эксперимент по делу должен проходить в максимально схожих условиях. Кончай пререкаться - заводи шарманку.
Безнадёжно пожав плечами, Немигайло разыскал на аудиоцентре нужную кнопку. Первые же удары из мощных колонок прокатились по стенам, как гул стихийного бедствия. Колапушину показалось, что его голову сдавливают огромные тиски. Он вжался спиной в кресло, но это помогло мало. Казалось — кресло под ним заходило ходуном, как при землетрясении. Откуда-то снизу по позвоночнику поднимались тёмные волны паники, захлёстывая мозг, и заволакивая чернотой глаза. Колапушин попытался было встать, но тело, его почему-то не слушалось. Он успел ещё увидеть тревожные глаза Немигайло, торопливо разыскивающего кнопку, и комната завертелась в судорожном танце перед глазами…



Колапушину, решившему самому послушать те песни Шаманки, которые слушал перед смертью Балясин, пришлось очень не сладко!

» 29.09.2010, 12:38

Глава 9

- … Ну, вот и всё. Зажмите локтем ватку и не отпускайте минут несколько. Ну, как, полегче вам? – спросил Колапушина немолодой, седой человек. – Нет, нет – вы пока не поднимайтесь, полежите ещё немного. – Я вам такой коктейль намешал – не хуже, чем в «Метрополе». А то встанете резко, и голова может закружиться.
Дикая головная боль, казалось выдавливающая глаза из орбит, нехотя отступала. Прошло противное чувство тошноты, окаменевшие плечи, шея и затылок постепенно избавлялись от сковывающей тяжести, стеснение в груди уменьшилось и, наконец, Колапушин смог свободно вздохнуть. Оказывается, он лежал на диване в приёмной, куда, как он смутно помнил, его привели Немигайло с Витей.
- Спасибо, доктор – поблагодарил он более или менее нормальным голосом – а что это я - будто горю весь?
- Это от лекарства, так и должно быть, Не беспокойтесь, скоро пройдёт.
- А вы говорите – рыбки… - облегчённо пробасил, откуда-то сбоку, Немигайло – Ничего, ничего, сейчас домой – Азнавура… Ив Монтана послушаем, тихонечко так… Предупреждал же я вас – будет культурный шок.
- Подожди, ты, Егор – уже нормальным голосом, сказал Колапушин - кажется, ты был прав, что-то не то с этой Шаманкой.
- Да, при чём тут Шаманка? Там всего три записи её были, остальное «техно» какое-то. Вот этот «бум-бум-бум» вас и ухайдакал.
- Какое, остальное? Сколько же времени я эту музыку слушал?
- Минут пятнадцать, наверное. Потом я увидел, что вы совсем «поплыли» и выключил.
- Мне кажется, вы ошибаетесь, молодой человек – подал голос врач – первопричиной гипертонического криза совсем не музыка была. Вот, ответьте, – обратился он к Колапушину – вы спите достаточно?
- Если бы, доктор – вздохнул Колапушин – бывает и по двое суток без сна.
- Так я и думал. Питаетесь тоже, наверняка, кое-как и нерегулярно?
Колапушин утвердительно кивнул.
- Вот-вот. А главное – нервы.
- Это точно – подтвердил Немигайло – на службе сплошные стрессы.
- Сегодня волнений тоже много было?
Вспомнив весь сегодняшний суматошный, и вымотавший душу день, Колапушин только тяжело вздохнул.
- Плюс жара. И по телевизору передавали: подходит атмосферный фронт – подытожил врач – вот вам и криз. А этот ваш «бум-бум» ни при чём.
- Как это ни при чём, - возмутился Немигайло, - когда после него сразу?!..
- После него не значит – вследствие него. Это, знаете ли, как пружина – сжимается, сжимается и вдруг бац – и лопнет. Любой сильный раздражитель может спровоцировать скачок давления. Вы ведь тоже там были, но с вами-то - ничего.
- Сравнили! Я семейный, ухоженный, и ничего в искусстве не понимаю. А Арсений Петрович у нас, натура тонкая…
- Не надо, Егор – запротестовал Колапушин. Но Немигайло замахал на него рукой и убеждённо продолжил: - Это «техно» вам так подгадило. Я вам докажу! Вот, скажите, доктор, - обратился он к врачу – вы Балясину, покойному, такой же диагноз ставили?
- Не обольщайтесь внешним сходством явлений. У Жени, прежде всего, была депрессия, кстати, достаточно легко объяснимая. Как раз в основном из-за неё и были все эти спазмы коронарных сосудов. Серьёзных соматических заболеваний, в том числе и сердца, у него не было. Он, месяца два назад, делал кардиограмму – ничего особенного, так - лёгкая стенокардия, приступы которой купируются достаточно простыми способами. Так что это чисто внешнее сходство, не более.
Почти пришедший в себя Колапушин сообразил, что этот седой немолодой человек и есть Геннадий Алексеевич Фартуков – тот самый врач, который лечил Балясина, и при котором Балясин умер.



Врач Фартуков, оказавший Колапушину помощь, рассказывает о тех странных вещах, которые он сам наблюдал в последнее время в этих стенах.

Фартуков горестно вздохнул.
- Смерть, знаете ли, не предполагает сослагательного наклонения. Мне позвонили, сказали, что Жене плохо с сердцем. Но, ведь, у него несколько приступов стенокардии было за последний месяц. Если бы я знал, что у него сильные боли в груди и рука отнялась, сразу, по телефону, велел бы вызвать «Скорую». А так… успел только вколоть, что с собой было, конечно, этого недостаточно. Здесь специализированная бригада нужна была. У них и оборудование в машине, дефибриллятор есть и медикаменты соответствующие.
- А что же вы сами «Скорую» не вызвали сразу, когда приехали?
- Женя сильно протестовал, лучше было в такой момент не спорить с ним. Да и они тоже могли не успеть – аритмия нарастала очень быстро. Тут ведь, знаете - как повезёт: есть ли в данный момент свободная кардиологическая бригада, как быстро ей вызов передадут, откуда им ехать придётся? Мы на машине могли намного быстрее до больницы доехать, но… не успели вот. А вам что - нужно виноватых найти?
- Нет, нет, мы просто выясняем обстоятельства. Тут, понимаете, есть некоторые странные вещи.
- Да, обстоятельства не совсем обычные – грустно ухмыльнулся Фартуков, вспоминая «странные вещи». – Но сломался он из-за смерти Вари. Это очевидно.
- Как сломался?
- Да… по-русски. Сутками слушал её песни, пил, психовал.
- Это точно – убеждённо подтвердил Немигайло – крыша у него съехала.
- Что-то вроде. Он за три дня до смерти имел со мной разговор. Очень, знаете ли, странный. Но, я же не психиатр, мне трудно судить – патология это, то, что он говорил, или нет. Да и не совсем трезвый он был.
- Случаем, не про Иерихонские трубы? – снова сел на своего конька Немигайло.
- Нет. Он интересовался чёрной магией. Привидениями, проклятиями.
- А, что - вы и в этом сечёте?
- Да, нет, – усмехнулся Фартуков – не секу. Женя пытался выяснить, как к этому относится медицина.
- И как она относится?
- Никак. Есть наука, а есть шарлатаны.
- Нет, но бывает же что-то. Я, вот, читал…
- Бывает. До сих пор у диких племён, где-нибудь в Африке, действуют и колдуны, и маги всякие, или как там они называются. Иногда они добиваются поразительных результатов, пока необъяснимых. Но в медицине нельзя пользоваться необъяснимыми методами – это может привести к страшным последствиям. А те, что у нас шуруют… Эти практически поголовно жулики, использующие определённые свойства человеческой психики. Методы, которыми они пользуются, известны с древнейших времён, но им продолжают верить, это свойственно многим людям – слепая вера в различную таинственность и мистику вместо разумного подхода.
- И Балясин тоже верил?
- У Балясина… скорее всего у него был очень тяжёлый невроз, навязчивое состояние на почве длительного тяжёлого стресса.
- Белая горячка?!
- Белая горячка, это несколько из другой области – он до неё не допился. Только, знаете, кроме белой горячки, нас иногда мучает совесть, простите за выражение.
- Думаете, она его мучила?
- Мне кажется, да. Перед смертью он вспомнил о Боге.
- О Боге? – заинтересовался Колапушин – Капсулев нам ничего об этом не рассказывал.
- А он скорее всего и не слышал. Это же непосредственно перед самой смертью было, в машине. Там музыка очень громко играла – Женя попросил включить.
- Значит, о Боге – задумчиво повторил Колапушин, - а вы точнее не сможете вспомнить?
- Постараюсь, хотя, сами понимаете, сердце у него остановилось, буквально тут же, мне просто не до запоминаний было. Так... Кажется сначала он сказал – «Голос Бога» – нет, слово голос он повторил два раза… Вот так: «Голос… Голос Бога…» Он ещё с расстановкой говорил, и в глазах было такое выражение, как будто он, действительно, услышал чей-то голос.
- Это всё, что он успел сказать?
- Нет не всё. Я стараюсь вспомнить… значит... потом он сказал… кажется так: - «Как просто…» - потом опять повторил: - «Голос Бога» - и… да, правильно, он сказал: «Лука же говорил». А потом он, почему-то, засмеялся и сказал, что я идиот.
- И всё? Это были его последние слова?
- По-моему, да. Ведь сразу после этих слов сердце и остановилось. Нет, вру! Он, действительно сказал что-то ещё… о трубах, кажется.
- А это не могло быть бредом, как вы считаете?
- Не думаю… Хотя, сами понимаете… кардиогенный шок. В таких случаях утверждать сложно.
- Да, конечно. Здесь невозможно сказать что-то определённое.
Колапушин рассеянно посмотрел на Фартукова и, задумавшись, обвёл глазами приёмную. Его взгляд случайно упал на «дипломат» врача, который так и стоял раскрытым на стуле около дивана. Неожиданно он увидел кончик чего-то маленького, но очень знакомого, высовывающегося из под манжетки тонометра. Стараясь, чтобы голос не выдал его удивления, он спокойно сказал:
- Егор, ты не подойдёшь поближе?
- Да, Арсений Петрович. Чего, помочь встать?
- Нет, постой здесь, пока. Я, вот, у доктора хочу спросить: доктор, а вас самго совесть не мучит?
- Я вас, как-то не понял.
- Сейчас поймёте, – пообещал Колапушин и, неприлично ткнув пальцем в раскрытый чемоданчик, спросил у Немигайло: - Егор, ты там ничего интересного не видишь?
Немигайло присмотрелся внимательнее и его брови, от изумления полезли на лоб.
- Кокаин?
- Он, родимый, кто, как не он! – Очень похоже, передразнил Немигайло Колапушин и, повернувшись к покрасневшему доктору, поинтересовался: - И как же вы прикажете это понимать?
Смутившийся доктор попытался схватить чемоданчик, но Немигайло, лёгким движением руки, пресёк эти бессильные поползновения.
- Я… Нет… Вы мне подбросили!
- И зачем нам это нужно, доктор? Вы же врач! Как вы могли?!
- А что вы обо мне знаете? – Фартуков, чуть не плакал. – Я, уже старый человек, вынужден был из клиники уйти. У меня мама ещё жива, ей восемьдесят четыре года, и она лежит неподвижно – перелом шейки бедра. В её годы – это само не зарастает никогда. Нужна операция – протез сустава поставить, но денег нет, и такое количество их мне не заработать. Я на специальный пневматический матрас, чтобы у неё пролежней не было, еле наскрёб. Маму нельзя надолго оставлять – она умереть может без меня. Вот - пристроился, в нескольких фирмах рядом с домом – лечу, консультирую, из запоев вывожу. Мальчишки - жирные, наглые, наворовавшиеся - смотрят на меня как на лакея, хамят, «тыкают». Дёргают днём, ночью – на любую истерику или царапину. Я десяткам тысяч людей за свою жизнь помог – и что? У меня, сейчас, даже стаж не идёт. Вы что думаете, Балясин без меня кокаин не достал бы? Да в их кругах это, как сигарету выкурить – насмотрелся! Так я хотя бы контролировать мог. Господи! Только бы мама не узнала.
Что же, Геннадий Алексеевич, - помолчав, сказал Колапушин – на ваше счастье, по новому закону, наркоман имеет право держать при себе одну дозу наркотика. Эта упаковка у вас, действительно, одна?
- У меня только одна и была, я её вчера, на всякий случай захватил — мало ли... И забыл вытащить.
- Тогда будем считать, что вы наркоман и это одна доза. Но, это в последний раз, предупреждаю! Если до нас дойдёт хоть что-то ещё, пеняйте на себя!
- Тогда, доктор, я сам вашим лечением займусь, – ухмыльнулся Немигайло.
- А вы, Геннадий Алексеевич, расскажете нам всё то, что от нас здесь так тщательно скрывают. - Продолжил Колапушин
- Но я же почти ничего не знаю.
- Рассказывайте то, что знаете. А ты, Егор, принеси пока Библию из кабинета и найди там Евангелие от Луки. Не беспокойся, – добавил Колапушин, уловив лёгкое протестующее движение Немигайло – Геннадий Алексеевич не будет со мной драться.
Пока Немигайло ходил за Библией, Фартуков хранил угрюмое молчание.
- Здоровое оно, это Евангелие от Луки – провозгласил вернувшийся Немигайло. – Чего же ему Лука этот наговорил?
- Понятия не имею – хмуро отозвался доктор – на эти темы Женя никогда со мной не разговаривал.



Колапушин и Немигайло изумлённо слушают про всю эту чертовщину.

- За что же его совесть так мучила, – спросил Колапушин.
- Я думаю за то, что спьяну отдал ей ключи от «Мерседеса».
- А чёрная магия тут при чём?
- Я же говорил, у него было навязчивое состояние. Он помешался на колдовстве. Считал, что эта ведьма его прокляла за свою смерть.
- Он был верующим?
- Да нет же. Просто… надо было знать Шаманку. Настоящая ведьма. Я с ней однажды столкнулся в коридоре, она так глянула – у меня «дипломат» из рук выпал.
- Так что - они все здесь - боятся ведьму?!
- Ведьму, или не ведьму - я не знаю. Но только здесь действительно происходит что-то странное, и не только с Женей.
- А с кем ещё?
- Мне сложно сказать обо всех, но, Белла, например, на грани болезни. Дмитрий Александрович сам не свой, последнее время. Даже Виктор, их охранник, и тот изменился – раньше он намного жизнерадостнее был.
- А может быть, это от вашего кокаина, доктор?
- Нет, нет, – замахал руками Фартуков – никто из них не наркоман – я врач, я вижу.
- Как никто, а Балясин?
- И он тоже. Ни один настоящий наркоман не стал бы употреблять наркотики вместе с водкой- она же притупляет ощущения наркотической эйфории. Он, просто, уже не знал, в чём найти спасение.
- Но ведь есть всякие успокаивающие лекарства. Почему же вы их ему не дали?
- Я пробовал, - горько усмехнулся доктор, – но он от них категорически отказывался.
- Это что – психоз?
- Сложный вопрос. При подобных психозах обычно отказываются от приёма любых лекарств. А здесь… Им, как будто, руководила чужая злая воля. Он пытался спастись водкой, наркотиками, но ничего не помогало.
- Так сумасшедший он был, или нет?
- Вы знаете, я употребил бы другой термин – старинный. Душевнобольной – это точнее. Понимаете, он не был сумасшедшим – просто у него болела душа.
- Ну и как вы можете всё это объяснить?
- Как врач, а я всё-таки не такой уж плохой терапевт, поверьте, так вот - как врач я этого объяснить не мог.
Несколько странное выражение лица Фартукова в то время, когда он говорил слова: «как врач» и, какая-то непонятная интонация его речи заставили Колапушина задать ему вопрос:
- А, если бы вы не были врачом и наблюдали всё то же самое, что бы вы сказали?
- Как простой человек? – Фартуков поколебался несколько секунд и ответил: - Как простой человек я бы сказал, что на Балясина навели порчу.



Шаманка была настоящая ведьма!

» 29.09.2010, 12:58

Глава 10

Немигайло разыскал Беллу в маленькой комнатушке без окон в конце коридора. По звуку слабо шумевшего вентилятора можно было понять, что этот чуланчик и был здесь оборудован специально для ксерокса.
Судя по её невидящему, неподвижному взгляду и по тому, как механически, не глядя, она закладывала бумаги в аппарат, Белла пришла туда не столько по делу, сколько для того, чтобы хоть чем-нибудь себя занять.
Из-за шума вентилятора, или из-за своего состояния она наверное не услышала, как открылась дверь, но уловив какое-то движение за спиной оглянулась, и испуганно ахнув выронила бумаги, которые разлетелись по всему полу.



Белла впадает в панику от чего угодно.

- Она здесь, Арсений Петрович! – крикнул Немигайло в сторону коридора.
Видя, что Белла не делает никаких попыток собрать рассыпавшуюся пачку, Немигайло, кряхтя, наклонился и стал подбирать листки, поглядывая на девушку. Белла стояла неподвижно и её лицо, и вся поникшая фигура с безвольно опущенными плечами выказывали тоску и уныние. Появление в комнатушке Колапушина повергло её в уныние ещё большее.
- Я думала, что вы уже уехали...
Медленно вошедшему Колапушину, совсем не хотелось заново пытать бледную, замученную бедняжку. Но то непонятное, и кажется опасное, что он начал ощущать в этих таких обычных на вид стенах, заставляло его обязательно разобраться: что же здесь всё-таки происходит. Тем более что, по словам Фартукова, это непонятное оказывало своё влияние и на других, а на Беллу в первую очередь.
- Теперь я понимаю причину вашего состояния – сказал он уверенно.
- Понимаете?..
- Вы боитесь говорить о ней плохо, так?
- О ком? – по испугу, явственно проскочившему в глазах Беллы, Колапушин определил, что нащупал верную нить.
- А это неверно. – Продолжил он тем же уверенным тоном – Вам только не надо называть её по имени.
- Не надо? – в голосе Беллы, кроме испуга, начала ощущаться робкая надежда.
- Ведьму нельзя называть по имени, понимаете? А говорить о ней можно всё, что угодно.
Немигайло, удивлённый познаниями начальника и в этой области, воззрился на него с изумлением. Колапушин незаметно подмигнул и Егор стал старательно соображать, что за ход придумал Колапушин.
- Откуда вы знаете? – определённо, надежда в голосе крепла.
- Это не первое наше дело, связанное с ведьмами, не так ли коллега?
Обалдевший Немигайло, спохватившись, что надо подыгрывать, изобразил на лице пренебрежительную ухмылку – мол, подумаешь, и не такое бывало.
- Вы, наверное, и в церковь ходили и свечку ставили?
- Ага.
- И всё-таки боитесь.
Всхлипнув, похоже, уже от облегчения, что нашёлся кто-то сильный, кто ей верит и сможет помочь, Белла кивнула и села на небольшую, обтянутую дерматином, банкетку, на всякий случай держа наготове носовой платок. Колапушин подсел рядышком и, по отечески обняв девушку за плечи, снова подмигнул Немигайло.
- Значит, вы надо мной не смеётесь?
- Какой уж тут смех. – голос Колапушина был ну - о-очень убедительным!
- Что же мне делать? Я боюсь!
- Чёрную магию можно снять только магией белой.
- Я уже пробовала, я ходила к бабке одной, но ничего не получилось.
- Мы справимся с этим лучше, поверьте!
- Опыт имеется. – Солидно добавил Немигайло.
Некоторое сомнение всё ещё сохранялось в глазах Беллы, но ей очень хотелось верить, что эти серьёзные, уверенные в себе мужчины, которые ещё и занимаются таким опасным и суровым, но романтическим делом, обязательно ей помогут.
- И чем же ваши такие дела с ведьмами заканчивались?
Свой вопрос Белла адресовала, почему-то, Немигайло и он ответил не задумываясь, убеждённо и искренне:
- Разводом!
- Не понимаю. – голос Беллы предательски сел и она, склонив голову, уткнулась в платок.
- Ну конечно, не понимаете – Колапушин, из-за спины Беллы, погрозил Немигайло кулаком. Тот, покаянно, зажал рот руками – Егор Фомич, ну что же вы при девушке используете профессиональный жаргон. Вот, скажите, Беллочка, вы слышали, что бандитов на «стрелке» иногда разводят на бабки?
Белла покивала, пока не поднимая головы.
- Ну, вот. Только это бандитский жаргон. А у нас есть свой: дактилоскопия, трассология, газовая хроматография, например, или там микроскопический анализ проб воды из бронхиол на содержание диатомовых водорослей. Ну и остальное. Мы же тоже не понимаем ничего в этих ваших крещендо, или си-бемоль мажорах. – Колапушин погрозил кулаком ещё раз.
- Ещё есть нейтронно-активационный анализ. – Немигайло с блеском исправил свою ошибку.
- Про дактилоскопию я слышала. – Белла, наконец-то подняла голову.
- Ну вот, видите. Нормально у нас эти дела заканчивались. Хорошо заканчивались. Доверяйте нам. Расскажите, что делала ведьма?
- Да, да, я вам всё-всё расскажу. Я же первая поняла, кто она такая. Почти полтора года назад, когда она пришла сюда во второй, или в третий раз. Она мне сразу не понравилась, сразу…

Почти полтора года назад…

В тот день Балясин уезжал на какую-то очередную презентацию и попросил Беллу посидеть в его кабинете, чтобы отвечать на телефонные звонки и вообще разбираться со всякими текущими делами. Себя он приказал не дёргать и доставать по мобильнику только в случае очень крайней необходимости. Чмокнув её в нос, и обещавшись позванивать время от времени, он отбыл.
Элегантная, загоревшая в недавнем отпуске Белла, с удовольствием сидела в большом и внушительном кабинете Балясина. Само пребывание за этим огромным письменным столом в удобном кресле из натуральной кожи внушало уверенность в себе и чувство лёгкого превосходства над окружающими. Да и телефонный разговор, который она вела, доставлял ей немалое удовольствие. В конце концов, и она тоже приложила массу усилий к тому, чтобы он состоялся, и состоялся именно так:
- ...Лапочка, обижаешь! Ты видел на «Горбушке» хоть один наш диск?! И не увидишь никогда! Ты Женю знаешь. Если что-то появится, этих людей потом будут долго искать… И найдут! А как же ещё?!
Оторвавшись от разговора, она неприязненно взглянула на очередную просительницу, из числа тех непризнанных талантов, что сотнями постоянно осаждали кабинеты Балясина и других продюсеров.
Ещё до телефонного звонка она успела оценить посетительницу по тому дешёвому, чуть ли не деревенскому шику, которым отличался её наряд, по слишком яркому, явно непрофессиональному макияжу, и по той смеси искательности, наглости и провинциальной напористости, которыми отличались многие, из числа уже бывавших в этом кабинете. Девица откровенно раздражала и Белла приняла решение немедленно избавиться от этой, как она её мысленно окрестила, туземки.
Прозвище пришло на ум не случайно, у размалёванной девицы была характерная азиатская внешность: чёрные прямые волосы, низкая чёлка, широкие скулы, желтовато- коричневатый тон кожи и узкие глаза, выражение которых невозможно было угадать. Кроме того Белла, вообще не любившая людей такого типа, оценила невысокий рост посетительницы и её, как она подумала, кривые ноги. Это уже было чисто по-женски – на девице была длинная юбка, и ног вообще не было видно.
Решив, наконец, поставить на подобающее место эту нахалку, упрямо маячившую перед глазами, а по возможности и совсем от неё избавиться, Белла прикрыла рукой микрофон и надменно сказала:
- Девушка, ждите не здесь и не в приёмной, а в коридоре.
Зло, сжав тонкие губы, туземка кивнула, и направилась к выходу из кабинета. Не заботясь, слышит ли она её, или нет, Белла отняла от микрофона руку.
- Прости, тут отвлекают всякие… Женя перезвонит, я скажу, чтобы он с тобой связался насчёт контракта. Целую, родной.
Положив трубку Белла, с неудовольствием, обнаружила, что девица вновь направилась к столу.
- Девушка, я вам уже, кажется, объясняла – Евгения Павловича сегодня не будет.
- А мне он сказал, чтобы я его дождалась.
- С какой это стати?
- Он сказал – что ему понравились мои песни.
Белла презрительно усмехнулась.
- Милочка, не заставляйте меня звать охрану. К нам сотни, таких как вы, приходят. И вы, уверяю, не лучше этих многих.
- Откуда вы знаете? Слышали?
Белла, нехотя, протянула руку и пододвинула к себе толстую канцелярскую тетрадь-алфавит.
- Нет, не слышала. Но напротив вашей фамилии, вот, посмотрите, минус стоит. До вас не доходит, что это значит? Это значит, что вы – «минус».
- И фамилию запомнили? – зло кусая тонкие губы, сквозь зубы спросила та самая девица, которая позже получила псевдоним Шаманка Варя.
На столе мелодично закурлыкал телефон. Сделав рукой небрежный отгоняющий жест, который без лишних слов должен был показать Шаманке, что ей пора бы покинуть эти стены, Белла сняла трубку.
- Да, Женечка… Лапочка звонил. Ага... - уже созрел до контракта. Да… Лапочка поджал лапки.
Шаманка, с трудом сдерживая слёзы, понурясь, вышла из кабинета и, уже из приёмной, услышала продолжение разговора.
- Здесь? Никого нет… Не приходила… Нет, и не звонила тоже… Да, помню её, помню… Ага, ну, до связи.
Улыбаясь, Белла положила трубку и столкнулась взглядом с вернувшейся в кабинет Шаманкой. Эта наглость уже переходила все границы! Утомлённо вздохнув, Белла протянула руку к селектору.
- Я вижу, вы, деточка, по-хорошему не понимаете.
Включённая кнопка засветилась малиновым цветом.
- Витенька…
Неожиданно метнувшись, Шаманка оказалась рядом с креслом и, резко хлопнув ладонью по кнопке, выключила селектор.
- Что?!..
Вцепившись одной рукой в подлокотник кресла так, чтобы Белла не могла встать, другой рукой Шаманка, как-то, неожиданно цепко, двумя пальцами, ухватила её за подбородок, не давая возможности повернуть голову. Одновременно, резко повернув и потянув голову Беллы вперёд, она вплотную приблизила к ней своё лицо. Непонятный и страшный взгляд сузившихся до тонких щелок глаз, выглядевших совершенно чёрными, не давал возможности даже зажмуриться. Свистящим шёпотом, то неразличимо, то, поднимаясь почти до визга, она, быстрой скороговоркой бормотала какие-то непонятные, и от этого ещё более страшные, фразы:
- Нет меня здесь, сука?.. Смотри мне в глаза, смотри!.. Белым соколом пролечу, об землю ударюсь, чёрной лисой пробегу! Кумара-кумара, сгинь-сгинь-сгинь… Сделаешь мне, девка, плохое – никогда – никогда – детей тебе не рожать, люльку не качать!





Шаманка произносит свои страшные заклинания.

С ужасом слушая эту ужасную, жёсткую абракадабру, не в силах отвести взгляд, Белла пыталась закричать, но лишь беззвучно открывала рот, как рыба на берегу.
Шаманка ослабила цепкую хватку, но лишь затем, чтобы резко вдавить голову Беллы в спинку кресла. Придавливая лицо растопыренной пятернёй, она повторила уже громко и размеренно:
- Сделаешь плохое – никогда детей не рожать!..
Отпустив окаменевшую от страха Беллу, Шаманка спокойно пошла к выходу. В дверях она обернулась и добавила:
- А скажешь кому – худо будет! Поняла, ты, ворона?!..
Последние слова прозвучали уже не как заклинание, а как хулиганская угроза. Впрочем, оцепеневшая Белла даже не поняла этого. Только через несколько минут, после ухода страшной ведьмы, она смогла слабо и жалобно вскрикнуть.

Даже сейчас, через полтора года, вспомнив тот панический ужас, Белла с трудом заглушила в себе готовый вырваться крик. Колапушин, видя её состояние, решил немного её успокоить
- Не волнуйтесь, Изабелла. Теперь она ничего вам не сделает
-Я думала - я одна сумасшедшая. А они все её боятся, все… - не могла успокоиться девушка, механически повторяя отдельные слова.
- Ничего, ничего – Колапушин поднял Беллу с банкетки и осторожно вывел в коридор – сейчас мы пойдём и поговорим о другом. Когда Женя впервые заговорил про Иерихонские трубы?
- Вскоре после её появления и заговорил.

В кабинет Балясина Белла, на этот раз, вошла безропотно, но с явной неохотой и уселась на самом краешке дивана так, что было ясно – при первой же возможности она немедленно убежит отсюда без оглядки.
- Ну вот, Бэлочка, всё рассказали, и вам сразу легче стало. Вы же взрослая, понимаете, что всё это чушь. Просто Варя эта научилась у кого-то всяким разным психологическим приёмам. Вполне вероятно, что и НЛП использовала. Мы с этим часто сталкиваемся – знаете, сколько мошенников такими штучками пользуются. Уж раз-то в неделю обязательно прибежит какая-нибудь женщина, которая цыганкам все деньги и всё золото отдала. Сама понять не может потом – почему? Да и другие есть - то лотерею устроят, то ещё что-нибудь. Таких жуликов сейчас много развелось. Лучше расскажите: вот эти книги о магии всякой — Колапушин указал рукой на журнальный столик в углу - они давно появились?
- Наверное… недели три назад. Он их не сразу все принёс, где-то покупал, по несколько штук.
- Тогда же появились, и эти репродукции – уже утвердительно сказал Колапушин.
- Да. Раньше их не было.
- А эти плакат и фотография. Вы, случайно, не знаете, что обозначает вот этот странный рисунок? – Колапушин показал на загадочный чёрный крест, обведённый кругом.
- Женя вычитал в какой-то книге про магию, что так можно вызвать дух мертвеца.
- Похоже - ему это удалось. – довольно неудачно сострил Немигайло.
Белла снова затравленно оглянулась. Колапушин, взглядом, попросил Егора не вмешиваться.
- Ну, ладно – нарисовал и нарисовал. В этих книгах чего только не понаписано. А вы не знаете, что он искал в тот день, когда перевернул вверх дном весь кабинет?
- Когда приезжала Анфиса? Он думал, что Шаманка написала заклинание с проклятьем и спрятала где-то в кабинете. Он где-то узнал, что ведьмы так делают.
- И нашёл?
- Нашёл.

За три дня…

- Пришла?! Посмотрела?! Теперь вали отсюда. Я здесь – живу!
Тут же забыв о жене, Балясин развернул небольшую жёлтую бумажку и жадно начал вчитываться в текст.
Анфиса, глядя на него, постояла неподвижно секунд двадцать, потом презрительно поджала губы и держась очень прямо, не обращая ни на кого внимания, пошла к выходу. Капсулев подскочил, пытаясь что-то сказать, но отлетел, наткнувшись на её ненавидящий взгляд и, махнув в досаде рукой, спрятался в свой кабинет.
- Бэлка, - чуть более спокойным, но, всё равно, разгорячённым тоном позвал Балясин. - Иди сюда!
Дрожащая от страха Белла, приближаясь на ватных ногах, не отрывала взгляда от письменного стола. Это действительно было страшно – пустой стакан – сам! – медленно скользил по стеклу!
- Вот она… заклинание спрятала… - с жаром объяснял Балясин трясущейся Белле – Вот почему!..
Он кивком указал на аквариум, где рыбки продолжали свою странную бешеную пляску.
- Здесь же всё совпадает… и Иерихонские трубы тоже… Я тебе сейчас прочитаю…
- Не надо!.. Не надо читать!.. умоляла Белла, сжимая руку Балясина, и не отрывая взгляда от стола, где стакан уже успел доползти почти до самого края.



Белла умоляет Балясина не читать заклинания, написанного рукой Шаманки, которое он, после долгих поисков, наконец нашёл в своём кабинете.



И с ужасом наблюдает...



Как по столу САМ начинает двигаться стакан и падает, доползши до края стола!

Балясин хотел отмахнуться от её страхов, но внезапно зазвенел разбившийся о пол стакан. Руки Балясина бессильно упали.
- Не слушай её больше!.. Никогда не слушай её голос! – рыдая, закричала Белла и кинулась в коридор.


- Теперь вы меня в сумасшедший дом посадите – каким-то отрешённым, тусклым тоном сказала Белла, глядя в одну точку пустыми глазами. – Только я сама это видела… Сама, понимаете… Волны, вдруг, в аквариуме. На месте стоят – не двигаются. И до этого… иногда в кабинете кто-то был! Понимаете? Прямо в затылок дышит, а обернёшься – нет никого. Занавески сами колышутся, хотя окна закрыты. Вы считаете - я с ума сошла?
- Ну что вы, Бэлочка. Я вам верю. Мы найдём объяснение, обязательно найдём. А что было написано в том заклинании?
- Я не знаю…
- И куда оно делось, вы тоже не знаете?
-Тоже… Можно… я домой поеду?
- Вы что, не верите нам?
- Я верю. Но я… очень ребёночка хочу. Простите меня, простите…
- Это вы нас простите. Мы вас проводим. Егор!
- Нет, нет – я сама! Вы не беспокойтесь – я машину найду. Я доеду. Но… я сама.
Колапушин, выйдя из кабинета, смотрел на неё, через распахнутую дверь приёмной до тех пор, пока маленькая поникшая фигурка, пройдя длинный коридор, и, простившись с попавшимся навстречу Витей, не скрылась за входной дверью.

» 29.09.2010, 13:16

Глава 11

Витя, встретившийся глазами с Немигайло, попытался незаметненько, что это называется - слинять за угол. Но Егор следовал за ним неумолимо, как кондор, узревший в горной долине долгожданную ослабевшую добычу.
- Стой!
Витя, повинуясь грозному указующему персту (честно говоря, больше смахивающему на сардельку), замер, словно его застигли за чем-то нехорошим. К ним, не спеша, приблизился Колапушин.
- Вот, Арсений Петрович, от него мы всё сейчас узнаем! Ну, как служивый служивому, скажи: хоть ты-то здесь человек нормальный?



Суровый охранник Витя, тоже чем-то перепуган до смерти!

Витя затравленно покосился сначала на одного, а затем на второго сыщика.
- Я завтра увольняюсь.
- Знаете, Арсений Петрович, - повернулся Немигайло к Колапушину – я давеча одну передачу по телику видел. Там корреспондент к людям на улице с разными вопросами приставал. Вот, подходит он к одному и спрашивает: - «Как вы относитесь к любви?». А тот ему в ответ: - «Я не местный». – Немигайло снова направил на Витю грозный взгляд: – Колись давай: что тут у вас за шабаш с ведьмами?!
- Ничего такого. Обыкновенный шабаш.
- Не будь тряпкой, ты же служил в органах. Факты давай!
Колапушин с трудом сдерживал смех, глядя на перепуганного парня.
- Я… я только про старуху знаю.
- Какую ещё старуху? – удивился Колапушин. Было чему удивиться – старуха, в этом деле, возникла совершенно неожиданно, как чёртик из коробочки с сюрпризом.
- Так там ещё и старуха была?! – чуть не взвыл Немигайло.
Витя молча кивнул, пугливо покосившись в сторону приёмной.

Позавчера…
Балясин, ещё более взбудораженный и растрёпанный, чем в тот день, когда он нашёл таинственное заклинание, размахивая любительской видеокамерой, нёсся по коридору родного офиса, сшибая стулья на своём пути.
- Дима!.. Дима!..
Перепуганный Витя едва успел отскочить в сторону – Балясин, в этот момент, мог снести кого угодно.
- Где он?!
Витя ещё даже не успел направить руку, как Балясин сам, круто развернувшись, столкнулся с вылетевшим на шум, Капсулевым.
- Ты что?! Что ты, Женя?!..
- Она! Она снова там!.. Посмотри!..
Сунув видеокамеру на полку, он потащил Капсулева к ближайшему окну.
- Да кто «она»?!
- Старуха!.. Ты не верил…
Балясин подтолкнул Капсулева к окну и тут же попридержал его, чтобы тот не показывался слишком явно. Сам, осторожно выглядывая в окно вместе с Капсулевым, жарко зашептал:
- Вот она, вот… Видишь? Стоит… Смотрит…
Капсулев, подчиняясь безумному другу, выглянул в окно. Витя, поражённый странными, но убедительными словами Балясина, тоже решил посмотреть, что же там такое?
Ничего такого, в общем, там не было. Обычная старая улица, недалеко от центра Москвы. По противоположному тротуару там, где магазины, двигался довольно плотный поток прохожих, которых, время от времени, перекрывали проезжающие машины. Капсулев, не очень отчётливо понимая, чего же от него ждут, добросовестно напрягал зрение. Чуть погодя он покосился на Балясина.
- Ну, вон же она – пошла… Видел?
Капсулев, похоже, так и не поняв, видел он что-то, или нет, на всякий случай, чтобы не расстраивать Балясина, покивал головой.
- Да, вроде чего-то…

- Ну, а сам ты, видел что-нибудь? – продолжал потрошить Витю Немигайло.
-Да была там бабка какая-то. Я её секунду только видел. Она повернулась и за угол отвалила.



Он тоже успел заметить какую-то странную старуху.



А Капсулев никак не мог понять - что же так напугало его совершенно обезумевшего друга?

- А выглядела-то она как? Приметы?
- Какие приметы? Бабка в чёрном – и всех примет. Тут церковь за углом, если час в окно пялиться, таких старушек взвод мимо пройдёт, не меньше. Может он снял её – чего камерой то махал?
Витя, наклонившись, залез в стол дежурного и вытащил небольшой любительский «Панасоник».
- Вот. Я камеру убрал тогда, а то у нас много разного народа шляется. Думал отдам, когда очухается, чтобы спьяну не расколотил. Только он до смерти так под кайфом и был всё время. Если будете брать – мне расписку напишите, а то вещь дорогая.
Охотничий азарт Немигайло, заинтригованного таинственной старухой, разросся до неимоверной величины.
- Витёк, как нормальный мужик, скажи - с перепою он это, или от наркоты?
- Да я сам с ним, сколько раз квасил. Он вообще не пьянеет, понимаешь?
- Как это - не пьянеет?
- Феномен! Литру может внутрь закачать – и хоть бы хрен. То есть он пьяный, конечно, но всё соображает, всё помнит. Глаза только как стеклянные, и всё.
- Жуть-то, какая. – передёрнулся Немигайло.
- Точно. Страшно с ним было пить, последнее время. Дмитрий Саныч так ему и говорил: «Тебя, Жека, ни водка, ни дурь не убьёт – ты от тоски здесь загнёшься. Уезжай, уезжай…». Не успел уехать.
- От тоски? – вмешался в разговор Колапушин, задумчиво крутя в руках видеокамеру. – Выходит, один Капсулев не верил в эти сказки про ведьму?
- Не знаю, какие там сказки… А Дмитрий Саныч… ему же первому от ведьмы и досталось…


За две недели, до смерти Шаманки…

В коридоре, перекуривая, смеялись и болтали музыканты. Скучающий Витя, от нечего делать, завернул в звукоизолирующий тамбур студии звукозаписи.





Витя случайно подслушал разговор, в котором Шаманка угрожла Капсулеву чем-то непонятным.

В студии Капсулев переставлял микрофон и какую-то стойку с овальной рамкой, на которую была натянута мелкая сетка.
- Акустику в этой студии я выстраивал лично. Так что «саунд» у вас, Варенька, будет отменный.
Шаманка, которую Витя сначала даже не заметил в полутьме, попыталась кокетливо заглянуть в глаза Капсулеву, но тот старательно избегал её взгляда.
- Спасибо за «саунд». И, всё-таки, Димочка, мне кажется, что вы меня не любите.
- С чего вы это взяли?
- Я чувствую. Я даже причину этого знаю.
- Интересно.
- Вы считаете, что я слишком много влияния оказываю на Женю?
- Это его личное дело.
Неожиданно тон Шаманки изменился. Теперь её голос звучал, хотя и тихо, но жёстко и, даже, угрожающе.
- Правильно. Именно его и именно личное! Вот и не суйтесь, куда не надо.
- Иначе что? - Криво усмехнулся Капсулев.
- Иначе вам будет плохо, Димочка. Очень плохо!
Раздражённый Капсулев оглянулся на открытую дверь и, увидев Витю в тамбуре, так глянул на него, что тот немедленно испарился.

- И всё? - разочарованно спросил Немигайло – Ну поругались, подумаешь!..
- Если бы. – Витя ладонью вытер пот со лба. Вспоминать было ему, видимо, страшновато. – Как она померла, на другой день, после похорон, ему и досталось, по полной программе…


После похорон Шаманки…

Витя сидел в приёмной и сосредоточенно ломал голову над очередным кроссвордом. В дверь заглянул Капсулев.
- Женя так и не появлялся? А где Лида? – спросил он, заметив, что место секретарши пустует.
- Он не приедет сегодня, Дмитрий Саныч. Он Лиде позвонил и сказал, что его сегодня и завтра не будет, чтобы она всё отменила, и сама домой шла. Я тут на всякий случай – если что, по телефону сказать чтобы на послезавтра все дела.
- Ну и правильно, пусть отойдёт. А мне отдыхать теперь некогда – я же ему обещал, что попробую альбом сделать. Кабинет открыт? Мне нужно один «мастер» прослушать.
- Открыт, Дмитрий Саныч.
Капсулев, не закрывая за собой дверь, прошёл в кабинет. Большое зеркало, висевшее в приёмной, отражало часть кабинета, и Витя мог наблюдать как он, вставив диск, сел в большое чёрное кресло Балясина и пультом включил запись. Витя недовольно нахмурился – вообще-то ему нравились песни Шаманки, только сейчас слишком громкая музыка мешала думать над кроссвордом. Но не закрывать же дверь, если начальник оставил её открытой. Вздохнув, Витя попробовал сосредоточиться под музыку.
Из открытой двери гремела очередная песня, и Витя никак не мог отгадать слово из пяти букв под этот аккомпанемент. Неожиданно в кабинете, словно, что-то упало, потом, через несколько секунд, послышался слабый стон. Витя оторвал глаза от журнала, привлечённый непонятным шумом.
Из кабинета, качаясь, вышел Капсулев. На его бледном лице дико смотрелись налитые кровью, воспалённые глаза, На пороге его шатнуло так, что он вынужден был схватиться за дверную раму.
- О, Господи…
- Дмитрий Саныч, вы чего? Вы нормальный?
Приступ головокружения у Капсулева прошёл. Не очень уверенно ступая, он прошёл через приёмную.
- Ага… Выключи там это. Выключи...

- А ты говоришь – «поругались». Да с ней, если кто поругался…
- И где сейчас этот компакт-диск, вы не знаете? – поинтересовался Колапушин.
Витя ещё раз наклонился к своему столу и вытащил плеер.
- У меня. Капсулев про него не спрашивал.
- Вы его тоже слушали?!
- Ну, да. Нормально поёт. Мне всегда её песни нравились, если не очень громко.
- И ничего с вами не было?
- Здоров, как бык.
Колапушин погрузился в напряжённые и невесёлые размышления. Похоже было, что у него начала складываться какая-то версия, которая рухнула как карточный домик, после Витиных ответов.
- Арсений Петрович, может, это потому что он Шаманке ничего плохого не сделал?
- Потому и здоров! – Витя принял окончательное решение – Всё! Завтра, как Капсулев придёт – я тут же заяву ему на стол! Хорош – я тоже не собачка для опытов. Разбирайтесь тут, как хотите, а я увольняюсь. Типа, с концами сваливаю!



Разбирайтесь как хотите, а я с концами сваливаю!

» 29.09.2010, 13:28

Глава 12

Нельзя сказать, чтобы качество видеозаписи было очень хорошим но, учитывая состояние Балясина во время съёмки, достаточно удовлетворительное. Во всяком случае, после нескольких секунд вполне понятной дрожи и ловли резкости, изображение стало вполне различимым.
На экране телевизора была та же улица, которую, меньше часа назад, Колапушин и Немигайло видели из окна офиса. Только ракурс был чуть-чуть другим, наверное, Балясин снимал из окна своего кабинета. И время дня было другое – яркий солнечный день, а сейчас уже был вечер.
Порыскав, камера поймала странную фигуру. Старуха в чёрном, похожем на монашеское, одеянии стояла на противоположной стороне улицы и явно смотрела прямо в окно кабинета. Её руки производили непонятные быстрые движения, как будто крутили что-то мелкое или перебирали чётки – разобрать было невозможно.
Что делала старуха руками, так и осталось неизвестным – Балясин воспользовался трансфокатором, и лицо в кадре начало укрупняться, до тех пор, пока не заняло весь экран.
Страшное, похожее на лицо какой-нибудь старообрядческой игуменьи, или на старинную тёмную икону, ещё византийской работы. Низко, по-монашески повязанный чёрный платок. Большой крючковатый нос, впалые аскетические щёки, тяжёлый подбородок – всё это было коричневато-оливкового оттенка, угловато, словно грубо вытесано топором из куска старого дерева. Густые, кустистые брови нависли над небольшими колючими глазами, неотрывно глядящими прямо в камеру. Этот исступленный взгляд бросал в дрожь. Бесцветные, сухие губы непрерывно шевелились. Что они выговаривали – молитву, заклинания, проклятия?
Кадр задрожал и оборвался; после секунды мельтешения чёрно-белых точек на экране пошла старая запись: смеющаяся Шаманка на каком-то загородном пикнике.



Дмитрий Капсулев с изумлением смотрит на телеэкран.

Капсулев нажал кнопку на пульте и, поражённый, повернулся к сыщикам.
- Я этого раньше не видел. Я считал – галлюцинации у него.
- Значит, он вам про неё говорил?
- Говорил, но он столько ахинеи всякой нёс в последнее время что, если честно, я ему просто не поверил.
- Вам нужно было нам сразу всё это рассказать – упрекнул Колапушин.
- Чтобы вы приняли бы меня за ненормального? Да вы же первый на меня, как на идиота посмотрели бы!
Подумав, Колапушин вынужден был с этим согласиться.
- Но вы же нормальный, образованный человек, кандидат наук. Вы задавали себе вопрос: что стоит за всеми этими старухами, ведьмами, проклятьями?
- Задавал, и не раз, но ответа так и не получил.



Кандидат наук Капсулев говорит, что сам пытался разобраться во всех этих странностях, но не смог. А тут ещё и эта непонятная старуха...

Волнуясь, Капсулев отошёл к дальней стене своей небольшой гостиной. На ней висели, плохо различимые при слабом свете небольших бра, несколько фотографий, в тёмных лакированных рамках. На одной из них можно было угадать молодого длинноволосого Евгения Балясина с гитарой в руках.
- Хорошо – сказал Колапушин – давайте по порядку. С чего всё началось?
- С того, что он влюбился в Варю Шаманку.
- Он не собирался уйти от этой своей… - похоже, Немигайло собрался завернуть какой-то длинный, сложносочинённый период, но Капсулев ответил с хода, не дожидаясь окончания фразы:
- От Анфисы? Вряд ли. Она сильная баба, держала его крепко. Она сама грозила разводом, если он не опомнится, наконец, домой его не пускала.
- С властями после той аварии у него неприятностей не было? – Колапушин упрямо возвращался к Шаманке – За то, что он ей, пьяной, ключи от машины дал?
- Да нет, – равнодушно пожал плечами Капсулев – он ещё с полгода назад сделал ей доверенность. И доверенность и права были в её сумочке. Так, вызвали пару раз, вот и всё.
- Но сам себя он винил в её смерти?
- Да. Вот это стало его постоянным кошмаром. Он часами слушал её песни. Совесть его, конечно, мучила.
- Рыбки-то, почему сдохли? – неожиданно вспомнил Немигайло – Их что - тоже совесть замучила?
- Дались тебе эти рыбки! – Колапушин не скрывал досады; мысль никак не давалась в руки – даже ухватиться было не за что.
- Музыка их угробила, я вам говорю! Этот «бум-бум». Вспомните, как вы сами чуть не оттопырились там!
- Егор, я тебя очень прошу, помолчи! - Колапушин начал злиться не на шутку. – Дай спокойно всё выяснить. Без тебя голова гудит. – Он опять повернулся к Капсулеву – Так, и что дальше было?
- Потом он вообразил, что Варька его заколдовала. Он вычитал в какой-то книге, про чёрную магию, что ведьмы записывают заклятье и прячут его в доме жертвы. Стал искать…
- И нашёл?
- Нашёл.
- А куда он его дел потом — вы не в курсе?




Оказывается Капсулев тогда отобрал это "Заклинание" у совершенно уже обезумевшего Балясина и сохранил.

Поколебавшись, Капсулев сунул руку в карман висевшего на стуле пиджака и, вытащив бумажник, вынул из него небольшую сложенную вчетверо жёлтую бумажку. Смущённо улыбнувшись, он отдал её Колапушину.
- Значит, вот где она была - задумчиво протянул Колапушин, пока не разворачивая листок. – Почему вы её сохранили?
Капсулев пожал плечами. По нему было видно, что он и сам толком не понимает, зачем сунул записку в бумажник.
- Я у него тогда отобрал. Выкинуть хотел. Или сжечь…
Немного помедлив, Колапушин развернул бумажку и задумался, пытаясь постигнуть тайный смысл написанного. Немигайло, сгорая от любопытства, попытался завладеть этим тайным заклинанием, но Колапушин отвёл руку назад.
- Её почерк?
Капсулев подтверждающе кивнул.
- Я прочту?
- Если не боитесь – Капсулев попробовал иронически усмехнуться, но это у него, как-то, не очень получилось – Минздрав, вообще-то - не рекомендует.
Колапушин не испугался. Подойдя поближе к свету, и отставив руку он, негромко и внятно, без всякого выражения прочитал загадочный текст:


«Когда я умру, не голубкой порхающей белой,
А страшной старухой в окошко твоё загляну.
И если моё не понравится чёрное тело,
Я музыкой заново сердце твоё отомкну.
Тогда запоют в облаках Иерихонские трубы,
И ужас неслышный прокатится тяжкой волной.
Обрушится город бесформенной каменной грудой,
И колокол Царь загудит над твоей головой.
И мёртвые рыбы всплывут из бездонной пучины.
Замечутся твари – напуганы дрожью земли.
И бросятся за борт матросы, не зная причины,
Оставив среди океана свои корабли.
Ты вспомнишь и руки мои, и горячие губы.
Ты будешь искать их напрасно в полуночной тьме.
Когда запоют в облаках Иерихонские трубы,
И голосом Бога напомнят тебе обо мне.» (с) В.Брагин

Колапушин и сам не ожидал, что эти слова, произнесённые вслух, окажут вдруг такое ошеломляющее впечатление. У него непроизвольно опустилась рука, в которой он держал бумажку с заклинанием. Капсулев как-то съёжился, а на лице Немигайло, выпучившего в изумлении глаза, появилось характерное выражение, словно он собрался произнести традиционную матерную фразу, выражающую крайнюю степень потрясения.
- Всё-таки, господин Капсулев – после паузы, Колапушин вернулся к невыяснённому вопросу, - почему вы оставили это у себя? Сами-то, не боялись?
- Нет. Я, всё-таки, нормальный образованный. Понимаете, - он кивнул на телевизор – этого же не должно быть. Я хотел разобраться…
- И, что же?
- Капсулев развёл руками, показывая, что ответа у него нет.
- Арсений Петрович, - наконец, прорезался изумлённый голос Немигайло – и старуха чёрная была. И рыбки сдохли!



Всё же совпадает!
Давай, Егор, сами не будем сходить с ума.

- Голос Бога тоже упоминался, – согласился Колапушин.
- А, вот, колокола не было. И матросы за борт не сигали без причины. Может нам нужно мировые новости послушать?
- Ты ещё про город забыл. Который по камушкам весь рассыпался! Слушай, давай сами не будем сходить с ума, ладно?
Нервно прохаживаясь по комнате, Колапушин, снова и снова, перебирал в уме самые различные варианты. Картина не получалась. Все фрагментики упрямо складывались в то, чего быть не может! Никогда! Непонятно было даже, о чём спрашивать Капсулева. Впору самому было в церковь идти и свечку ставить.
- А вы не вспомните, что сказал Балясин, перед смертью?
- Боюсь, что нет. Играла очень громкая музыка, а я к тому же за рулём был. Вроде бы… о Боге что-то, но не берусь утверждать. Знаете, музыка была, по моему, какая-то церковная, может поэтому, мне так и кажется сейчас.
- Вполне возможно. – в процессе своих бесцельных перемещений Колапушин оказался у стены, на которой висели фотографии в рамках.
- Это я, кажется, уже видел.
Конечно, видел, ведь это была та самая фотография, где были: и длинноволосый Балясин с гитарой, и Капсулев, и юная Белла в школьном платье, и Анфиса, и… вот у этой фотографии край отрезан не был. Рядом с Анфисой, обнимая её правой рукой, стоял невзрачный человек в очках с толстыми стёклами.
- Студенческая фотография - объяснил Капсулев, увидев, что именно разглядывает Колапушин.
- Так вы все были знакомы ещё тогда?
- Мы делали аппаратуру для Женькиной рок-группы. Это ведь не то, что сейчас – пошёл и купил. А тогда и усилители, и колонки — всё самим делать приходилось. С Анфисой мы однокурсники. Белла, ей тут лет пятнадцать, по-моему, у Женьки солисткой была. Могла бы пробиться, если бы голос не прокурила.
- А что это за мужик Анфису обнимает? – Немигайло тоже присмотрелся к снимку. – Раньше его не было.
- Так вы у Анфисы эту фотографию видели? Это её первый муж, тоже наш с ней однокурсник.
- А Балясин её увёл у него?
- Да. Лука с горя даже пытался руки на себя наложить. Вот Анфиса и ликвидировала его на своём снимке. Неприятные воспоминания, понимаете?
- Вы сказали… Лука? – Колапушин сам не чуял собственного голоса. Капсулев, за музыкой, не услыхал, а, вот Фартуков слышал и запомнил точно – Балясин, перед смертью, вспоминал о том, что ему говорил именно… Лука!
- Лука, это прозвище студенческое, а фамилия его - Луконин. С тех самых пор его не видел, он ни с кем после этого встречаться не хотел. Классный был специалист по акустике.




Старая фотография студенческих времён. Оказывается - у первого мужа Анфисы было прозвище... Лука!

» 29.09.2010, 13:36

Глава 13

-… Вот они, Арсений Петрович, бизнесмены-то наши. Балясин как ему помог, а он… Мог бы и к себе пригласить пожить, раз такое дело – один ведь в квартире. Видели обстановочку? Не попади он в эту фирму – было бы у него такое?
Любой, даже самый длинный и трудный день, когда-нибудь, да кончается. Этот тоже не стал исключением. Хотя от асфальта и стен домов всё ещё шла удушливая, вонючая городская жара, но воздух уже начинал свежеть, а на столбах, щёлкая и мигая, один за другим загорались фонари. Вымотанному Колапушину совершенно не хотелось разговаривать, а тем более думать, но отвязаться от Егора было делом нереальным.
- Не рановато ты выводы начал делать, Егор? Смотри, сколько он с ним возился: и альбом этот доделывал, и врача вызывал, и уговаривал отдохнуть поехать. Даже ночевать там остался – за друга беспокоился. А домой… думаешь легко жить вместе с человеком, который находится в таком состоянии? Да и не так уж он одинок. Я руки сполоснуть заходил, так в ванной халат висит, явно женский, косметика какая-то у зеркала. Потом, откуда мы знаем: может он его и приглашал, а Балясин сам не захотел. Белла, помнишь, говорила, что он и в больницу в нетрезвом виде не хотел ехать.
- Всё равно, как-то… не по-людски.
- Ты не устал ещё? - Колапушину всё это уже изрядно надоело!
- Нет, ну… работать то надо. Лютиков спросит…
- Работать, работать... - проворчал Колапушин. - Нельзя всё время работать - думать тоже иногда полезно. Или, что, по-твоему, нам сейчас надо нарисовать пентаграмму магическую, чёрные свечки зажечь и Люцифера вызвать попробовать?
Пару десятков шагов сыщики прошли молча. Колапушин начал надеяться, что Немигайло, наконец, иссяк, но Егор разрушил эту надежду самым бессовестным образом.
- Значит точно - всё дело в музыке!
- С чего ты взял?
- Ну, как же? Балясин слушал и помер. Капсулев её послушал – тоже еле живой остался. Вам плохо стало. Белла там работает, слышит её постоянно и ходит сама не своя. Рыбки, и те сдохли! Всё получается одно к одному.
- Шампунь у тебя получается - какао и винегрет в одном флаконе. Зациклился на своей идее, и видеть не желаешь, что всё это, друг к другу не имеет ни малейшего отношения. Давай разберёмся: что, Балясину мало неприятностей выпало за последнее время? То-то! А он и сам дополнительно своё здоровье гробил. В кабинете мы с тобой вместе были – да, мне плохо стало, но ты то как огурчик! Я тоже на пару секунд подумал как и ты, когда Витя про Капсулева рассказал. Ну и что? Витя тот же диск слушал, и хоть бы хны. Белла, вообще «техно» не выносит, а уж Шаманку слушать – ёё не заставишь и под дулом автомата. Фирма музыкальная, вот нам и чудится, что всё из-за музыки.
- Нет, Арсений Петрович! – Немигайло распалился так, что Колапушин начал всерьёз опасаться: не грохнется ли он на ступеньках подземного перехода, по которым они, как раз и спускались. – Не один я так думаю. Неужели не поняли, в чём тут тайна?
- Где уж мне. Может, познакомишь, со знающими людьми? Где их искать прикажешь?
- А мы уже пришли.
- Куда?
- К тем, кто давно всё понял.
Удивительно, но утренние старички всё ещё стояли со своими плакатами на том же самом месте. Только теперь, лозунг: «Запретить сатанинскую музыку!», за которым утром пытался спрятаться Мотыльков, был в руках у Анны Сергеевны.
- Вот! – торжествующе ткнул Немигайло пальцем в один из плакатов, налепленных на стену перехода: «Запретить придуманную «Моссадом» и КГБ «техно» и «рейв» музыку!».- Мы, с вами, должны доказать всю пагубность этой сатанинской музыки!
- «Правильно!» «Запретить Сатану!» немедленно понеслись отклики из толпы взволновавшихся стариков.
- Бог ты мой! – Колапушин схватил Немигайло за рукав и оттащил подальше. – Ты что, не понимаешь что это психически больные?
- Может, они не всю жизнь сумасшедшими были? Вот, Анна Сергеевна – она инвалид войны. А старик этот говорил, что доктором наук был.
- Да не был он никаким доктором наук! Он сказал – потенциальным, понимаешь? Хотел быть – но не был. Не мог он им стать, болен он. Шизофрения, наверное. А бабуся – контуженная на фронте, потому и инвалид.
- Ну и что, что больные. И больной человек может правду знать.
- Вот ты и доказывай эту правду. А я займусь делом!
Немигайло, с досадой, посмотрел вслед решительно удаляющемуся по переходу Колапушину, и стал рыться в карманах соображая: куда же это он мог засунуть мобильник?

- …Она его тоже любила, а он жену боялся – возбуждённо кричал Немигайло в микрофон. – А та на случай смерти проклятье написала, и в офисе у него заныкала...
- Ты громче, слышно плохо! – Взволнованный Лютиков даже привстал со своего кресла – А жена-то, кого любила? Себя?.. А старуха кого?.. Мимо проходила?!.. Ты меня запутал совсем. Но всё выясни досконально! Давай, рапортуй скорей, я пока здесь буду.
- Я отрапортую, Савелий Игнатьевич. Только эксперимент один проведу и отрапортую.

Пройдя пару кварталов, Колапушин, наконец, успокоился. Надо было позвонить Лютикову, пока тот не лёг спать. Присев на скамейку в небольшом скверике между домами, Колапушин достал телефон:



Полковник, донельзя заинтригованный всеми этими "любовными романами" требует, чтобы расследование продолжалось!

- Добрый вечер, Савелий Игнатьевич. Ваша жена сказала, что вы ещё на службе.
- Арсений? Ну, слава Богу, наконец-то. Рассказывай, какие дела.
- Сам не пойму пока. С одной стороны – никаких признаков, что эта смерть насильственная, а с другой – чертовщина какая-то всё время вылезает: ведьмы, проклятья, заклинания спрятанные.
- Да, заклинанья к делу не пришьёшь. А почему у вас с Немигайло опять версии разные?
- Он считает, что всё из-за музыки, а я ещё кое-что хочу проверить. Тут неожиданно ещё один фигурант проявился – муж Анфисы бывший. Говорят, что он из-за неё самоубийством жизнь кончить пытался. Только уже много лет с тех пор прошло, вряд ли он к этому причастен. Но Балясин вспомнил перед смертью какие-то его слова. Возможно, это нам что-то и даст. Завтра, прямо с утра и выясню.
- Сегодня, Арсений, сегодня! Ты не представляешь, что творится. И с ревностью ты не прав – я-то знаю, какие случаи бывают! А вообще, обе они ведьмы, вот, что я тебе скажу. Из-за них мужики, как мухи мрут.
- Да я сам не успокоюсь, пока со всеми этими ведьмами и чёрной магией не разберусь. Что-то здесь не так. Только завтра – сил уже просто нет.
- Арсений, дружок, сегодня. Сегодня надо! Тут уже из управления интересовались. Народные артисты названивают. Из двух газет приходили! А завтра ещё из трёх собираются — звонили уже.
- Так что, мы теперь и жёлтую прессу обслуживать обязаны?
- А общественное мнение - знаешь, что это такое?
- Савелий Игнатьевич, уже ночь почти, ну сколько можно? У меня в жизни давление не подскакивало, а сегодня – на тебе.
- Арсений, дорогой - три… ну, хочешь - пять отгулов дам! Поедешь куда-нибудь, рыбку половишь.
- Да что узнавать – какая ревность, через столько лет?… Нет, изменяла она этому или нет, я не проверял… Но ревновала сильно… Ну, хорошо. Даю на него данные – пробейте адрес по ЦАБу.
- Арсений, поторопись родной. Тут уже депутат Думы звонил… Да, чёрт с ним - я и сам уже, пока финал не узнаю, спать не лягу! Ну, с Богом.
Полковник Лютиков положил трубку и снова взялся за открытый любовный роман, но тут же отбросил его в сторону. Страсти по Шаманке совершенно не давали ему сосредоточиться на любимой литературе.






Лучшего эксперта по стилям "техно" и "рейв", чем племянник Гришка, Немигайло в жизни бы не сыскал!

Гриша, пятнадцатилетний племянник Егора, был весьма доволен. Ещё бы – теперь мать и слова не скажет, что он ерундой занимается, вместо того, чтобы уроки делать. Вот и Уголовный розыск не смог без него обойтись. Плохо только, что дядя Егор тупой такой – не рубит совершенно – нельзя настоящую музыку тихо слушать, что это – симфония что ли?
- Вот, дядя Егор, то было «техно», а это уже «рейв» – в который раз пришлось объяснять одно и то же.
- А какая разница?
- Ну, если «техно» это бум-бум-бум, то «рейв» – бум-бум, бум-бум. Понимаешь?
- И зачем покупать их так много, когда они все похожи друг на друга, эти бум-бумы?
- О, Господи!.. Дай мне силы. Ты, дядя Егор, не ловишь фишку.
- Ты обещал и насчёт фишки…
- Сначала, ты ловишь фишку. Если фишка ловится, то начинаешь её рубить.
- Понятно… - озадаченно протянул Немигайло - А бывает так, что фишка ловится, но не рубится?
- Правильный вопрос задаёшь. Если фишка не рубится, то это как бы уже не твоя эстетика. А вот, если рубится, тогда ты начинаешь тащиться, переться, колбаситься короче…
- Я, вот, послушал, и ничего – крокодил не ловится...
- Так надо, хотя бы, разочков десять послушать.
- Десять?!
Гриша, в очередной раз вздохнул над этой непробиваемой тупостью и, с философской важностью, заметил:
- Если откровенно: это нельзя просто слушать. К этому надо придти!
Немигайло мученически закатил глаза, но выхода не было – лучшего эксперта по этим вопросам ему было не сыскать. Из больших чёрных колонок опять с грохотом начало вываливаться то, что племянник Гришка почему-то называл музыкой.

» 29.09.2010, 13:48

Глава 14

Повезло хотя бы в том, что добираться оказалось удобно. Выйдя из троллейбуса у Никитских ворот, Колапушин почти сразу нашёл в переулке небольшой старинный дом где, так никуда и не переехав за эти годы, жил Луконин. Войдя в тёмный, пропахший кошками подъезд, Колапушин еле-еле нашёл лестницу с вытертыми почти до основания ступенями и, ориентируясь на слабый свет небольшого окна выходящего почему-то на лестницу, поднялся на второй этаж, где чуть ли ни на ощупь разыскал нужную квартиру.
Старую, с облупившейся краской, дверь открыл невысокий человек, которого Колапушин даже не смог толком рассмотреть в полутьме.
- Простите, я к Алексею Львовичу.
- Это я, проходите, пожалуйста,
- Я наверное поздно?..
- Ну что вы? Я так рано не ложусь. Проходите сюда.
Оказывается, для того чтобы попасть в комнату Луконина, нужно было сначала пройти через обшарпанную коммунальную кухню со старыми наверное ещё довоенными столами и такими же достчатыми полками. Под грязным потолком висела голая лампочка; это её слабый свет и пробивался на лестницу через небольшое окошко. Других окон в кухне не было - похоже, лампочка горела здесь и днём и ночью.
Вслед за Лукониным, Колапушин, через дверь, находящуюся в дальнем углу кухни, прошёл в комнату, разделённую, каким-то подобием большой прямоугольной арки, на две части. Под аркой была высокая ступенька, из-за чего пол комнаты находился на разных уровнях. В комнате горела пятирожковая старомодная люстра, но потолок в этом старинном доме находился так высоко, что света в комнате было маловато. Наверное, поэтому на большом старинном письменном столе, покрытым вытертым зелёным сукном порванным на углу, горела, тоже старинная на вид, бронзовая настольная лампа с самодельным абажуром, сделанным из красивой плоской корзины, покрытой тёмным лаком. На столе стояли несколько, тоже старинных, безделушек, какие-то фотографии в старомодных рамках, да и вообще вся мебель в комнате была ещё наверное конца позапрошлого века: огромный дубовый буфет с витражами из цветных стёкол в массивных дверках, чёрное пианино, к передней деке которого были прикреплены два бронзовых подсвечника, обеденный стол с толстыми ножками, небольшой резной столик с мраморным бюстом красивой женщины у маленького окна. В углу комнаты виднелась большая кафельная печь с круглыми, бронзовыми вьюшками. Единственными более или менее современными предметами обстановки были несколько стульев и большое количество книжных полок, плотно забитых разнокалиберной, похоже специальной, литературой.
- Старший оперуполномоченный Колапушин, Арсений Петрович – представился Колапушин, протягивая раскрытое удостоверение.
- Извините, я как-то… - щуплый, невзрачный хозяин комнаты недоумённо взглянул на удостоверение и перевёл на Колапушина взгляд небольших глаз, кажущихся ещё меньше, из-за толстых стёкол в очках.
Необходимое объяснение цели визита было неожиданно прервано телефонным звонком.
- Простите… - Луконин взял трубку старого, чёрного телефонного аппарата, выпущенного лет сорок назад.
- Алло… Максим?.. А-а… да, да, да. Конечно помню… Где, вы говорите, играли?.. А где сидел ваш знакомый?.. Так, так - и что исполняли?.. Ну, естественно - там же си-бемоль субконтроктавы — конечно провалы должны были быть… А я давно говорил Петру Илларионовичу, что Грига в этом зале исполнять нельзя – там образуется несколько узлов… Нет, не поможет - архитектура такая… Что же вы хотите, сами знаете – ваш контрафагот инструмент страшный… Знаете что, лучше заскочите ко мне, когда у нас будете. Помозгуем: может быть вам садиться как-нибудь нетрадиционно, когда играете в этом зале. Попробуем, посчитаем… Да, тоже думаю, что не разрешит… Но вы всё-таки зайдите… Не за что. До свидания.
Колапушина поразила перемена, произошедшая с Лукониным, во время этого короткого разговора – он улыбался, говорил громко, уверенно, искренне желая помочь неведомому Максиму. Даже лицо Луконина помолодело, и теперь было видно, что он одного возраста с Анфисой и Капсулевым, хотя, до этого разговора, выглядел лет на десять, а то и на пятнадцать, старше. Всё ещё улыбаясь, Луконин вопросительно посмотрел на Колапушина.
- Алексей Львович, я пришёл к вам в связи со смертью Евгения Балясина.
- Да я слышал – нехотя сказал Луконин. Он снова сгорбился и постарел на вид. – Только… какое отношение всё это имеет ко мне?
Глядя на угрюмого потухшего человека, погружённого в какие-то свои тяжёлые воспоминания, Колапушин сразу отчётливо понял, что Луконин не может иметь ни малейшего отношения к смерти Балясина. Однако слова именно этого человека с печальным отсутствующим взглядом тот почему-то вспомнил перед смертью. Вполне возможно, что это был бред умирающего, но те странные обстоятельства, на которые наткнулся Колапушин в фирме «Бал-саунд-рекордз», заставляли хвататься даже за такую слабую зацепку.
- Я понимаю, вам не очень хочется разговаривать на эту тему, но Балясин, умирая, вспомнил ваши слова.
- Мои? – удивление Луконина явно было совершенно неподдельным. – Если я что-то и говорил Балясину, то последний раз это могло быть лет восемь назад.
- Тем не менее, умирающий Балясин вспомнил какие-то ваши слова о Боге.
- О Боге? – Луконин недоумевающе взглянул на Колапушина и пожал плечами – Не считаю себя верующим. - Луконин отрицательно помотал головой. - Тем более вы ошибаетесь, приписывая подобные слова мне. Это в их среде сейчас модно креститься, венчаться, кресты носить с бриллиантами.
- Вы разве не из одной среды? Такая была дружба.
- Много чего было... Они изменились, а я нет. Я теперь, кстати, единственный из всех нас, кто занимается своим делом – акустикой концертных залов.
Луконина нужно было хоть как-то расшевелить. Колапушин по опыту знал, что человек с таким взглядом, обращённым в невесёлое прошлое, может и не вспомнить даже то, что знает. Сознание иногда воздвигает внутри себя своеобразный барьёр, во имя собственного спасения, ограждая психику человека от мучительных воспоминаний. Но этот спасительный для Луконина барьер необходимо было каким-то образом обойти – не было другой возможности узнать, что же всё-таки он говорил когда-то Балясину о Боге. Возможно, имело смысл, поговорить о его работе – судя по разговору с неведомым собеседником, это была та часть жизни Луконина, где он жил интересно, плодотворно и полнокровно.
- Извините. Я вот тут нечаянно, услышал ваш разговор с э-э… контрафаготом…
- С Максимом? Он музыкант, играет в симфоническом оркестре.
- Да, да - Максим. И я как-то не понял - что, разве в зале могут быть такие места, где зритель не слышит музыку?
- Или слишком хорошо её слышит. Есть такое явление, которое называется интерференция волн. Если отражённая волна не совпадает по фазе с прямой на сто восемьдесят градусов, то в зале могут возникнуть так называемые узлы – звук определённой частоты в этой точке пропадает. Бывает и другое – если фаза совпадает, то звук усиливается. Это от многих факторов зависит: от архитектуры помещения, от его отделки... Вообще-то тот зал неплохой, но контрафагот… Си-бемоль субконтроктавы – это же длина волны больше двенадцати метров! Возможно ему во время исполнения этого произведения, надо сидеть в другом месте. Только вряд ли дирижёр согласится – как ему руководить оркестром, если музыканты не сидят на своих местах?
- Забавно. И этот узел что, можно рассчитать?
- Всё можно рассчитать. Правда, эти расчеты не всегда простые. Слишком уж много факторов приходится учитывать, иногда совершенно невероятных. Вот скажите, вы Моцарта любите?
- Очень.
- А вы знаете, что вы слышите его произведения совсем не так, как слышали Моцарта современники?
- Почему? – Изумился Колапушин. – Ноты же не могли измениться. Может быть... инструменты теперь хуже стали?
- Да, нет. И инструменты, практически, такие же. Изменилась мода.
-Какая мода? На исполнение?
- Обыкновенная человеческая мода. Во времена Моцарта носили платья с кринолинами, парики. Они сильно поглощали звук. В зале горели свечи, и это создавало совсем иные восходящие потоки воздуха. И пламя свечей, само, тоже резонирует. Вот всё это и приводило к совершенно иным условиям отражения и поглощения звука. Изменения не слишком существенные, но они есть… Это кстати Женя Балясин в своё время меня и Диму увлёк музыкой.
Всё! Барьер был сломан, или обойдён – не суть важно. Главное – Луконин сам заговорил о Балясине. Мало того – он назвал его Женей – это уже говорило о многом.
- Умел увлекать?
- На Анфису намекаете?
- Ну, что вы! Я просто имел в виду…
- Да — нет, всё правильно. Я же в этой компании был самым скучным типом.
- Не может быть.
- Может. Вы не представляете себе, какие это были яркие, талантливые ребята.
- Были?
- Были! Балясин прекрасный музыкант! Группа была интереснейшая, может помните – «Бормотуха» называлась? А девчонка эта, Бэла, голос-то был какой! Держали за будущую Эдит Пиаф. Димка Капсулев – выдающийся физик, выдающийся! Недаром его, сразу после института в «ящик» забрали, да в какой! А Анфиса…
- И она выдающаяся?..
- Очень толковая. Учёный первоклассный из неё бы вышел. Да, что говорить? Посмотрите: ещё в студенческих сборниках – а какие великолепные работы!
Луконин достал с книжной полки две брошюры в дешёвых серых бумажных переплётах.
- Вот - это Димина работа: «Способы демпфирования низкочастотных колебаний судовых гидротурбинных установок при помощи систем противовесов». Это Анфиса писала: «Особенности конструкции коробчатых ферм подвесных мостов». Ну, и моя тоже есть: «Акустические эффекты в раннеготических церковных сооружениях южной Франции». Темы-то, какие были! И на что они всё это променяли?
Луконин, с надеждой, посмотрел на Колапушина, ожидая понимания, но тот затруднился с ответом. Увлечённость своим делом очень привлекательна, конечно, но… вряд ли Луконин, когда-нибудь, сможет накопить денег, чтобы воочию увидеть те самые соборы южной Франции, которыми он интересовался, ещё в студенчестве. Вспоминая офис, квартиры Балясиных и Капсулева, их мебель, машины - Колапушин затруднился с ответом.
Луконин смущённо улыбнулся, как бы извиняясь за несдержанность. Его взгляд потух, и снова начал становиться печальным и отсутствующим.
- Мне показалось, что вы поймёте. Мы тогда были, действительно, счастливы. Любили друг друга, занимались своим делом.
- Вы и сейчас любите?
- Да… Что мне ещё осталось?..
Окончательно расстроенный воспоминаниями Луконин, тяжело вздохнул. Его взгляд, опять, был устремлён, то ли мимо Колапушина, то ли сквозь, – главное не на него, а на что-то своё, невидимое больше никому. Колапушин понял, что больше ничего он не узнает и разговор пора заканчивать.
- Простите, Алексей Львович, что потревожил вас. Значит про голос Бога вы ничего не знаете?
Луконин, погружённый в печальные воспоминания, отрицательно покачал головой. Что ж, если в словах Балясина и была какая-то ниточка, то она оборвалась или её кончик вообще нужно было искать не здесь. Вот только, где?
Колапушин, уже сделавший шаг к двери, неожиданно вспомнил, о лежащем в бумажнике заклинании.
- А вот в этом контексте ничего вам не вспоминается?
Луконин равнодушно развернул протянутую бумажку. Было ясно, что он начал читать её только из вежливости. Но, постепенно, с каждой строчкой, интерес к написанному стал захватывать его всё сильнее:
-«Когда я умру, не голубкой…» Что это? «…Запоют Иерихонские трубы… И мёртвые рыбы всплывут… И бросятся за борт матросы, не зная причины…».
Оторвав взгляд от листка, Луконин, на несколько секунд, уставился куда-то в книги на полках и, снова, вернулся к проклятью.
- Хм, интересно… «И голосом Бога напомнят тебе обо мне…».
Луконин странно улыбнулся, видимо проникнув в тайный смысл этого странного заклинания. Колапушин затаил дыхание – Луконин что-то понял… понял!



Луконин начинает понимать тайный смысл "заклинания Шаманки" (в фильме это происходит уже в Консерватории)

- Ну да, и «Голос Бога» на месте. Я, действительно, когда-то рассказывал это Жене. А что это такое?
- Нечто вроде проклятья, или заклинания. Мне кажется - вы что-то поняли? Расскажите, пожалуйста, Алексей Львович – это может оказаться очень важным.
- Ну, о поэтических достоинствах я судить не берусь…
- Да, Бог с ними, с достоинствами. Мне смысл важен. Почему Балясин, перед смертью, вспомнил о голосе Бога? Что он мог услышать?
- Вы немного неправильно говорите: не голос Бога, а «Голос Бога». Конечно, на слух это… Понимаете, эти слова должны быть в кавычках. Это название одного… Знаете... конечно уже поздно сейчас, но вдруг… я попробую позвонить.
К счастью, кто-то там, куда звонил Луконин, ещё не ушёл. Быстро договорившись, что они зайдут ненадолго и что их пропустят, Луконин убежал за арку в другую половину комнаты, где у него стояли шкаф и тахта, чтобы переодеться. Колапушин, усталость которого, испарилась неведомо куда, с удовольствием слушал его весёлый, возбуждённый голос:
-Мы быстро – здесь недалеко. Жаль, что это не совсем то, но вы поймёте. Конечно, если бы мы с вами были в церкви военной академии в Вест-Пойнте, или в хотя бы в Риге, в Домском соборе… Но всё равно – вы уловите. Так, я уже готов. Давайте, только побыстрее - очень поздно всё-таки! Я вам по дороге кое-что расскажу.

Выйдя из лифта на покрытую кафелем площадку и, спустившись на ступеньку, Колапушин вслед за Лукониным прошёл через высоченную старинную дверь, и сразу очутился на огромной сцене. Справа, над дубовыми панелями, плохо различимые в полутьме, угадывались большие, блестящие металлические трубы, концы которых терялись где-то вверху. Небольшая лампочка, горевшая над пультом органа, не могла осветить их до самого конца.
- Добрый вечер Илья Вениаминович, - поздоровался Луконин с невысоким, худеньким старичком, что-то переключавшем на пульте. - огромное вам спасибо, что задержались ради нас. Мы совсем ненадолго.
- Ну, что вы, Алексей Львович? Всегда рад вам помочь. Пожалуйста, занимайтесь вашими делами сколько угодно.
Пока Луконин переговаривался со старичком, Колапушин подошёл к самому краю сцены. Конечно он не раз бывал в этом торжественном белом зале, но никогда не видел его отсюда, со сцены. Очень непривычно, при слабом свете дежурного освещения, смотрелись и длинные ряды кресел, с широким проходом посередине, и огромный балкон, и высокие двери с левой стороны зала в два света, и портреты великих композиторов в овальных рамах, сразу под высокими окнами, находящимися почти под потолком.
- Илья Вениаминович, вы не обижайтесь, но лучше бы вам выйти – услышал Колапушин за спиной – а то я собираюсь в субконтроктаве, при тридцатидвухфутовом удвоении и, возможно…
- Что вы, что вы! Спасибо, что предупредили. Я буду у себя – работайте пожалуйста.
- Арсений Петрович, как, нервы у вас крепкие? – спросил Луконин, усаживаясь за пульт.



Один из мощных низкочастотных регистров органа носит название: "Голос Бога"

- Профессия обязывает.
- На здоровье не жалуетесь? Смотрите - здесь на сцене мощность очень большая.
Немного поколебавшись, Колапушин всё-таки утвердительно кивнул.
- Я, всё-таки, спортом занимаюсь.
- Ну, тогда слушайте «Голос Бога».
Колапушин увидел, что Луконин поставил руки на клавиши одной из трёх клавиатур пульта, но оказалось, что у пульта внизу имеются, истёртые ногами многих поколений органистов, длинные деревянные педали. Ими тоже воспользовался Луконин.



Мощные аккорды, с тяжким гулом, заполнили пространство огромного зала. Колапушин почувствовал что, как и днем, огромная тяжёлая рука безжалостно сминает и выкручивает наизнанку его всего. Снова подступила чернота к глазам, тело затрясла противная дрожь. Ему показалось, что высокие стены дрожат в такт с телом; закружился, качаясь, потолок, а портреты композиторов поплыли вокруг него в странном нескончаемом хороводе. Покачнувшись, он нелепо попытался ухватиться рукой за воздух и не найдя в нём опоры бессильно осел на пол.

» 29.09.2010, 13:57

Глава 15

Лидия Викторовна постучала в дверь тихонечко, словно мышка прошуршала, где-нибудь на антресолях или в кладовке, но Колапушин, почти не спавший всю ночь, услышал этот стук сразу.
- Да-да, Лидия Викторовна. – сказал он хриплым голосом, оторвав голову от сбитой, мокрой от пота, подушки и, прокашлявшись, добавил громче: – Входите, пожалуйста.
- Арсений Петрович – с порога заговорила Лидия Викторовна. – Я ему объясняю, объясняю, что вы плохо себя чувствуете, только разве от него отвяжешься?
- От кого?



Соседка Лидия Викторовна крайне неодобрительно относится к решению Колапушина пойти на службу.

- Да от Егора, от вашего! Я же ему русским языком сказала, что вы больны, что специально звонок у своего телефона выключили, чтобы вас не трогали, а он всё равно названивает – третий раз уже! Ну как же так можно? Давайте, я скажу ему, что вы спите.
-Нет, нет, не надо.
Колапушин проморгал опухшие глаза и потянулся к телефонной трубке. Лидия Викторовна, стоя в дверях, всем своим видом выразила явное неодобрение, но вмешиваться, не стала.
- Что там у тебя за пожар, Егор?
- Арсений Петрович, вы что - серьёзно заболели?
- Да, вечером давление опять подскочило. – досадливо ответил Колапушин – Ничего страшного — скоро буду. Ну, что у тебя за срочность?
- Арсений Петрович! – захлёбываясь заговорил Немигайло – Это чума!.. Это такой кайф!.. Я подсел…
Дома у Немигайло его жена Оксана удивлённо смотрела на мужа, судорожно прижимающего к груди несколько коробочек с компакт-дисками и возбуждённо орущего в трубку. Пожав плечами, она покрутила пальцем у виска и потащила упирающуюся любопытную Светку на кухню, где остывал завтрак.
- Куда ты подсел?
- На «техно» подсел и на «рейв» тоже! Поймал фишку, Арсений Петрович! Поймал!..
- Кого поймал? – Изумлённо переспросил Колапушин.
- Фишку! Фишку поймал и теперь рублю!



Егор рассказывает Колапушину о "Техно" и "Рейв" стиле, но делает это уж очень возбуждённо.

-Ты там только ничего не сломай, Егор! – на всякий случай предостерёг, так ничего и не понявший, Колапушин. – Слушай меня внимательно. Мы с тобой пока разделимся. Мне надо ещё в два… или нет - в три места. А ты сейчас поезжай на квартиру, где Шаманка жила. Поговори там. Нужно найти кассеты, или компакт-диски которые она дома записывала, самые последние… Нет, изъятие оформлять не обязательно – просто попроси на время. Потом собери мне в офисе Балясина всех наших фигурантов… погоди, сейчас прикину… к двум часам – раньше я не успею. И захвати Ваню Снегирёва и Филимонова.
- Что, задерживать будем кого-то? Вы поняли, в чём дело?
- Да, я всё понял. С Богом поговорил - и понял. Ну, всё! Не тяни времени – если там на квартире у Шаманки возникнут проблемы, подключай Лютикова - намекни ему только, что результаты скоро будут. Всё! Давай пооперативнее, а то не успеем.
Положив трубку, Колапушин посмотрел на соседку, всё ещё стоявшую в дверях и неодобрительно покачивавшую головой.
- Ну как же так можно, Арсений Петрович? Вы на себя в зеркало посмотрите! Вам надо врача вызвать, взять больничный, а вы…
- Ничего, ничего, Лидия Викторовна. Ну… надо, понимаете? Некому, кроме меня. Зато потом мне начальник обещал отгулы дать, вот и отдохну.
- Знаю я вашего начальника! И двух дней не пройдёт, как уже названивать начнёт. Ну, я, если к телефону подойду, всё ему выскажу – нельзя же так с людьми. А уж Егор ваш пусть лучше мне на глаза и не показывается - я его так пропесочу, на всю жизнь запомнит! Я пойду, чайник на плиту поставлю, вы, наверное, есть хотите.

После душа Колапушин почувствовал себя значительно бодрее. На ходу приглаживая рукой ещё влажные волосы, он вышел на кухню, где его уже ждала налитая чашка не слишком крепкого чая.
- Я вам чайку налила, а то вы опять за кофе приметесь. И вот черноплодка протёртая на блюдечке – она от давления хорошо помогает.
Черноплодную рябину Колапушин не любил, из-за её терпкого привкуса, но съел несколько ложечек, чтобы не огорчать заботливую Лидию Викторовну. Заметив, что её мучает какой-то вопрос, который она не решается высказать, Колапушин подумал немного и сообразил:
- Знаете, Лидия Викторовна, а вы, похоже, вчера правы были. С этой Шаманкой многие очень странные вещи связаны.
- А я что вам говорила – моментально воодушевилась старушка – это всё гены!
- Ну, гены там, или не гены – неопределённо сказал Колапушин – в общем, если я что-нибудь интересное узнаю, то вам расскажу. Конечно…
- Всё, всё, всё! – замахала руками Лидия Викторовна – Я же понимаю, где вы служите. Вы только зонтик взять с собой не забудьте – по телевизору говорили, что во второй половине дня дождь будет.

Уже стоя на пороге квартиры, Колапушин вспомнил одно вчерашнее высказывание Лютикова и, немного поколебавшись, всё же вернулся в комнату. Порывшись в ящике, он нашёл галстук «бабочку» и сунул его в папку. Заодно он прихватил трубку и нераспечатанную коробку голландского трубочного табака, и на этот раз ушёл уже окончательно, не забыв, в соответствии с приметой, посмотреться в зеркало.

Миловидная девушка, сидящая за офисным столом на фоне стены увешанной фотографиями известных артистов, вопросительно посмотрела на вошедшего Колапушина.
- Я вам звонил где-то минут сорок назад. Арсений Колапушин, кинорежиссёр.
Девушка задумалась, на несколько секунд, очевидно пытаясь вспомнить имя. Неизвестно, что она вспомнила, но Колапушин, в элегантном летнем костюме, при галстуке-«бабочке», распространяющий вокруг запах дорогого ароматного трубочного табака был настолько импозантен что, очаровательно улыбнувшись, девушка произнесла:
- Пожалуйста, присаживайтесь. Актёрское агентство «Анфиса» к вашим услугам. Все лучшие актёры отечественного кино и театра.
- Мне нужен актёр с очень специфическими данными.
-Только скажите с какими – мы вам обязательно подберём кого-нибудь подходящего. У нас роскошная картотека. Больше двух тысяч фотографий, огромное количество видеоматериалов.
Девушка подвинула к себе стопку фотоальбомов, и заученным движением раскрыла один из них перед Колапушиным.

Углядев, кто именно выходит из квартиры где раньше жила Шаманка, Немигайло быстро поднёс палец к губам, давая понять Снегирёву, чтобы тот не вмешивался.
- Так, так! Господин Паршин, собственной персоной. Не слишком ли часто вы мне на дороге попадаетесь в последнее время? И с сумкой какой-то. Вовремя мы, Иван, с тобой успели - ещё чуть-чуть и унёс бы господин Паршин… кстати, что у нас в сумочке-то?
- Что? Что вы прицепились к моей сумке? – лихорадочно заговорил Паршин, невольно прижав сумку к себе. – Там только кассеты, обычные кассеты и компакт-диски, и всё!
- Компакты?! – глаза Немигайло выпучились, и в них зажёгся лихорадочный огонёк – какие компакты - «техно»?!
- Какое «техно»? При чём тут «техно»? Это записи Шаманки и больше ничего!
- Ага. – лихорадочный огонёк в глазах Егора погас, только Паршину легче от этого не стало. Теперь Немигайло, от которого не укрылось непроизвольное движение, с которым Паршин прижал к себе сумку, сверлил его откровенно подозревающим взглядом. – Ну, что же, гражданин Паршин, придётся вам с нами прокатиться.
- За что?! Что я такого сделал?!
- Нет, Ваня, ты прикинь – Немигайло повернулся к Снегирёву – сначала один гражданин наводит тень на плетень, и пытается направить нас по ложному следу. Потом мы с Арсением Петровичем узнаём, что гражданин этот всё врал, и никаким другом Балясину покойному он никогда не был. Наоборот — конкурентом он его был, а может даже и врагом! А в результате мы с тобой видим, как этот гражданин пытается похитить вещественные доказательства по делу об убийстве. Как ты, Ваня, считаешь - прокурору это понравится?
- Какому убийству?! – в панике заверещал Паршин, левая щека которого теперь задёргалась уже в самом настоящем нервном тике.
- А тому самому. О котором вы, гражданин Паршин, всем корреспондентам уши прожужжали. Запамятовали? Ну а теперь на кассеточках, да на дисках ещё и пальчики ваши имеются, так что - сами понимаете…
- Какие пальчики?! Какие вещественные доказательства?! – Паршин уже почти рыдал. – Я купил эти материалы у родственников - купил, доходит до вас?! Тираж сделать хотел, он бы сейчас хорошо пошёл.
- Ах, купили? И договорчик, я полагаю, у вас имеется? Ну, что молчите? Нет у вас договорчика? Значит, ещё мы имеем в наличии нарушение закона об авторском праве и смежных правах. И «чёрный нал» здесь тоже присутствует.. А ведь сейчас меньший срок не поглощается большим, как раньше было. Да-а, не завидую я вам гражданин Паршин. Вот, что, Ваня - садись-ка ты с этим гражданином в его машину и поезжайте в… ну, ты знаешь куда. Мне ещё за Фартуковым придётся заехать. Только я сначала в эту квартиру зайду, проверю его показания.
- А он это… трепыхаться не будет?
Немигайло покосился на Паршина, больше всего напоминавшего сейчас кусок подплывшего, полурастаявшего студня и, одобрительно подмигнув Снегирёву, сурово приказал: Ну… если трепыхаться начнёт, то ты его наручниками к скобе! Давай, Иван, не тяни резину, а то не успеем.